Мардж дышала, содрогаясь всем телом.
— Что ж, иди теперь куда хочешь, а мы пойдем своей дорогой. Забудь, что вообще нас видела. Никогда этого не было. Совет для умных. Да, если Билли вдруг звякнет, дайте нам знать, хорошо? Преогромное спасибо, очень вам признательны. Если он позвонит, а вы не дадите нам знать, я убью вас ножиком или чем еще. Договорились? Пока.
И лишь когда мужчина и мальчик дефилирующим шагом, только так и можно сказать, двинулись восвояси, прохожие, не дожидаясь, пока они свернут за угол и пропадут из виду, бросились к Мардж — включая тех двоих, что прервали свою спасательную операцию, стоявших с пристыженным, но прежде всего напуганным видом, — и стали спрашивать у нее, все ли в порядке.
Пронзаемая адреналином, Мардж дрожала и обронила несколько послестрессовых слезинок, испытывая ярость ко всем, кто там был. Никто ей не помог. Но, вспомнив Госса и Сабби, Мардж призналась себе, что не может осуждать прохожих.
Делегация жирных жуков направлялась из Пимлико в ислингтонскую мастерскую, шествуя по верхам стен и под тротуарами. Это были маленькие рабы, экспериментальные вещицы, наделенные временными силами, чтобы помочь одному ученому написать исчерпывающий труд об одной из школ магии, «Энтомономикон». Работу пришлось приостановить: насекомые, по отдельности совершенно тупые, но работавшие как мозг под воздействием объединяющего поля, сейчас бастовали.
Там, где они ползли, в воздухе над муниципалитетом кружили птицы. Эта невероятная стая — сова, несколько голубей, две неприрученные кореллы-нимфы — сплошь состояла из фамильяров, достаточно высокопоставленных, чтобы перенять некоторую порцию авторитета от своих хозяев и хозяек. Они устроили протест там, где работали самые жестокие эксплуататоры из числа колдунов, а теперь боролись с дурно обученными куклами-штрейкбрехерами.
Идея состояла в том, чтобы под руководством активиста СМП отряд жесткокрылых превратился в летающий пикет, присоединившись к птицам в их воздушном круговороте. Акция проводилась в ответ на птичий пикет сочувствия, устроенный рядом с рабочими местами жуков на прошлой неделе. Он стал наглядным символом солидарности: несколько сильнейших магических помощников города выступили бок о бок со слабейшими, хищные пернатые образовали единый хор с теми, кто обычно становился их добычей.
Таков был план. Прессе велели ждать посетителей. Освобожденный работник СМП просигналил кружащим птицам, что вернется позже, и отправился совещаться с вновь прибывшими. В крошечном парке за углом из щелей вылезали жуки, похожие на переливчато-черные пульки. В ожидании своего координатора они копошились в палой листве, а когда услышали шаги, выстроились в стрелу.
Однако к ним приближался вовсе не организатор. Это был дородный мужчина в кожаной куртке, джинсах и черных ботинках. Лицо его скрывал мотоциклетный шлем. У ограды стоял в ожидании еще один, одетый точно так же.
Жуки, ждавшие совершенно неподвижно, слегка разбрелись, занявшись бессмысленными с виду делами, извечным насекомым ползаньем. Но понемногу забастовщик, составленный из множества жесткокрылых, с растущей тревогой стал понимать, что человек в шлеме атакует их, отбрасывая ногами скрывающую мелких тварей растительность, поднимая свои тяжелые байкерские башмаки и опуская их прямо на жуков слишком быстро, чтобы те успели броситься врассыпную.
С каждым шагом раскалывались десятки панцирей, внутренности превращались в кашицу, и агрегированное сознание ослабевало, становясь все менее осмысленной паникой. Жуки суетились, а человек убивал их.
Организатор СМП свернул за угол, застыл в сером дневном свете, перед осыпающимися георгианскими фасадами, среди снующих мимо колясок и велосипедов и уставился на происходящее. Испытав мгновенный ужас, он закричал и побежал на атакующего.
Но тот, не обратив внимания на вопль, продолжал свой жестокий танец, и каждый шаг его нес смерть. Второй мужчина преградил путь организатору и ударил его по лицу. Активист упал, широко раскинув ноги, и кровь хлынула у него из носа. Человек в шлеме набросился на лежащего и стал избивать его. Раздались крики прохожих. Вызвали полицию. Двое в темных одеждах продолжали свое дело: один исполнял безумный с виду смертоносный танец, другой крушил профсоюзнику нос и зубы, молотя его — не до смерти, но так, чтобы лицо несчастного больше никогда не выглядело так, как тридцать секунд назад.
Как только с визгом примчалась полицейская машина, избиение и пляска прекратилась. Дверцы автомобиля распахнулись, но потом возникла заминка. Полицейские не выходили. Все, кто находился достаточно близко, видели, как старшая по званию кричала в рацию, выслушивала приказания, снова кричала, после чего с воздетыми в ярости руками так и осталась в машине.
Двое байкеров отступили. На глазах у пораженных ужасом местных жителей — одни требовали остановиться, другие увертывались, чтобы люди в шлемах их не увидели, а третьи снова вызывали полицию — они вышли из парка и удалились. И никаких мотоциклов: эти двое уходили на своих кривых ногах, раскачиваясь, словно грубые моряки, шагая по улицам Северного Лондона.
Когда они скрылись из виду, полицейские вылезли из машины и побежали туда, где активист СМП пускал кровавые пузыри, где были втоптаны в землю забастовщики. Птичий пикет в двух кварталах почуял что-то неладное. Плотный круг стал разрываться: птицы одна за другой покидали его и перелетали за крышу муниципалитета, желая посмотреть, что случилось.
Они сразу предали это огласке. Их крики резонировали во множестве измерений, не только в традиционных. Довольно скоро на площадь незримым вихрем присутствия явился Вати и ворвался в гипсового святого на стене одного из домов.
— Ублюдки, — сказал он, чувствуя себя виноватым, ибо не полностью сосредоточился на этой акции: он увлекся расследованием имен согласно списку Дейна, заинтригованный тем непонятным, что залегло под городом, и своей небывалой неспособностью обнаружить искомое — в данном случае следы исчезнувшего кракена, — хотя побывал во множестве лондонских статуй.
Он появился чересчур быстро даже для себя самого, на такой скорости, что вылетел из святого и оказался в фарфоровом пастушке на каминной полке внутри здания. Оттуда он перепрыгнул в игрушечного медвежонка, а затем опять в святого и посмотрел на полицейских, на своего товарища. Если стражи порядка и заметили трупы насекомых, то никак не обозначили свое отношение к ним.
— Мудачье, — прошептал Вати гипсовым голосом. — Кто это устроил?
Птицы продолжали кричать, а потом Вати услышал сирену «скорой», присоединившуюся к их какофонии. Быстрое прощупывание: на одной из полицейских был серебряный амулет с изображением Святого Христофора, но почти плоский, а Вати для проявления требовалась объемность. Однако как раз в пределах слышимости стоял потрепанный «ягуар», и Вати прыгнул в потускневшую фигурку на капоте машины. Он стоял, распростертый в неподвижном прыжке кот, и слушал полицейских.
— Что за чертовщина происходит, мэм? — спросил полицейский помоложе.