– Тогда понятно, – согласился Грызлов, – братьев меньших жаль. Помните у Есенина: «…и зверье, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове». Так зачем я вам понадобился?
– Вы хорошо знали Ангелину?
– Не слишком.
– Скажите, зачем она звонила вам в пятницу, может, в субботу?
Грызлов помолчал, потом произнес:
– Евлампия Андреевна, не хотите поужинать?
– Когда?
– Ну, через час примерно, в Центральном доме литераторов кухня хорошая. Собирайтесь, там и побеседуем.
Отшвырнув трубку на диван и крикнув: «Лизавета, вернусь к одиннадцати», – я бросилась к двери.
Нетерпение просто гнало меня, толкая кулаком в спину, потому что я наконец вспомнила, где слышала малосимпатичную фамилию Грызлов. Покойная Ангелина, говоря о Лене Разумовой, бросила фразу: «У нее роман с Юрой Грызловым». Я искренне считаю, что точность – вежливость королей, и поэтому никогда никуда не опаздываю. К зданию из крупных светлых кирпичей я подкатила спустя ровно пятьдесят минут после телефонного разговора, но у больших, роскошных деревянных дверей уже прогуливался мужчина лет сорока, одетый не по погоде в чересчур легкую и светлую куртку. Я пошла к нему навстречу и моментально узнала мужика. Он и правда за ту неделю, что я работала у Разумовых, трижды приходил к Кондрату и кулебяку нахваливал, даже попросил с собой несколько кусков, но вот только я не знала, что он Юрий, потому что, знакомясь со мной, мужик протянул сильную, сухую ладонь и произнес:
– Гера.
Когда мы уселись за стол и, детально обсудив достоинства киевских котлет, судака «Орли», цыплят табака, заказали горячее и десерт, я спросила:
– Разве Гера уменьшительное от Юры?
Грызлов рассмеялся. Его простое, открытое лицо выглядело бесхитростным, а крупноватый нос придавал ему какой-то свойский вид. Круглые карие глаза улыбались, и от их уголков лучиками бежали к вискам морщинки. Наверное, он чаще смеется, чем сердится.
– Нет, просто отец решил назвать меня именем своего деда – Юрий, а мать была категорически против, настаивала на том, чтобы в метрике записали – Игорь. Они даже поругались, но папа победил. Однако мама не сдалась и звала сына только Герочка, а поскольку папа строил мосты и мотался из конца в конец по необъятной Стране Советов, то дома он бывал редко, и я привык к другому имени. Сейчас родителей уже давно нет в живых…
Мы принялись молча ужинать. Юра оказался прав, готовили в писательском ресторане вкусно, впечатлял и интерьер – кругом резное дерево, а у одной из стен камин, кажется, настоящий.
– Зачем вы, Евлампия Андреевна, прикидывались тетей Ангелины?
Я глупо хихикнула. К вкусной говяжьей вырезке, фаршированной грибами, нам подали в высоком, узком графине изумительное красное вино. Я не слишком привыкла к алкоголю, максимум, что позволяю себе, – ложечку коньяка в кофе, наверное, поэтому некрепкое вино сразу ударило в голову, и мозги стал заволакивать туман.
– Зовите меня просто Лампа.
Юра вновь рассмеялся:
– Как мило, первый раз встречаю даму, представляющуюся таким образом.
Я вновь хихикнула, ощущая в желудке приятную тяжесть. Вообще, вечер складывался на редкость приятно: отличный кавалер, вкусный ужин, да и вино весьма и весьма неплохое. Хотя, честно говоря, я не знаток горячительных напитков. Почувствовав, как сердце наполняет любовь ко всем окружающим, я, глупо улыбаясь, ответила:
– А я необычная дама!
– Согласен, – закивал Юра. – Вы красавица, умница и удивительно обаятельный человек. Так о чем будем беседовать?
Действительно, о чем?
– Как вы, человек явно интеллигентный, попали к Кондрату в прислуги? – спросил Юра, чокаясь со мной.
– О, эта такая смешная штука, – улыбнулась я в ответ. – Вообще-то вы правы, на самом деле я арфистка…
– Да ну! – ахнул собеседник. – То-то, я гляжу, руки такие артистичные. За это следует выпить…
Мы вновь опустошили фужеры. Дальнейшее я помню плохо. Вроде я рассказывала Грызлову о себе, потом несла чушь о Кондрате, Лене и Ангелине… Затем мы как-то оказалась на улице, следом – провал в памяти. Последнее, что помню, странно вытянувшееся лицо Лизы и ухмыляющегося Андрея, зачем-то засовывающего мою голову в тазик.
Утром, проснувшись, я попробовала, как всегда, сесть, но это у меня отчего-то не вышло. Голова кружилась и отчаянно болела, желудок подкатывал к горлу, во рту поселился вкус кошачьей мочи. Только не подумайте, что я употребляю этот напиток, я его никогда не пробовала, но, наверное, если хлебнуть, испытаешь вот такое же ощущение.
Глаза я побоялась открыть, свет резал даже сквозь сомкнутые веки, и жутко хотелось пить.
– Электролампа Андреевна, – раздался бодрый оклик.
Я невольно поморщилась: голос вонзился в мозги, словно раскаленный кинжал в сливочное масло.
– Электролампа Андреевна, – настаивал голос.
Так по-дурацки меня величает только наш сосед-бандит.
Кое-как разлепив губы, я прошептала:
– Пить.
Тут же к моему лицу прикоснулось нечто холодное, пахнущее отчего-то дрожжами. Крепкая рука помогла мне принять полусидячее положение, и в рот полилась жидкость. Из моей груди тут же вырвался стон негодования:
– Но это же не вода!
– Правильно, – хихикнул Андрей. – Пиво «Балтика», светлое, третий номер, самое лекарство.
– От чего? – просипела я и наконец сумела открыть глаза.
– От птичьей болячки, – пояснил «врач». – Пейте, пейте, ща полегчает…
Я машинально сделала еще пару глотков и, чувствуя, как желудок становится на место, поинтересовалась:
– Не поняла, от какой болезни?
– Перепил, – продолжал веселиться сосед. – Ну вы вчера и хороши были, просто космонавт.
– Почему космонавт?
– А они на центрифуге с тазом тренируются, потому что блевать тянет…
– Ты хочешь сказать, что я…
– Ага, – заржал браток. – Напилися, как хрюшка на Пасху, и всю прихожую уделали. Лиза-то перепугалась, думала, вы заболели и щас полусапожки отбросите, но я ее успокоил. Не рыдай, говорю, подотри сопли, тетка твоя ужратая. Ну тут она повеселела, вас в кровать, полы помыла…