– Маргарита Николаевна! – позвала я и пошла по небольшому коридорчику. Комната была одна, просторная и почти пустая. В углу стояла полуразвалившаяся тахта, вместо двух ножек – стопки растрепанных книг. Белье на ней отсутствовало, растрепанная подушка и драное ватное одеяло валялись на полу, посередине высился обеденный стол без скатерти и клеенки, и на нем было полно самых разнообразных предметов: вспоротая банка рыбных консервов, несколько пустых водочных бутылок, расческа с клоками длинных черных волос, нечто сморщенное, оказавшееся при ближайшем рассмотрении сырой картофелиной, и куча хлебных корок.
Больше в комнате не было ничего, даже занавесок, а с потолка свисала голая электрическая лампочка.
Кухня выглядела не лучше. Газовая плита в жутких потеках, скорей всего, ее не мыли со дня покупки. Холодильник тоже в каких-то пятнах, линолеум по цвету сравнялся с асфальтом, но хозяйку это не смущало. Она сидела на диване «Малютка», покрытом чем-то, что я не решилась бы использовать в качестве половой тряпки.
– Ты ко мне? – с легким удивлением произнесла Маргарита, а это была она, и громко икнула.
Густой запах алкоголя повис в кухне.
– К вам.
– И чего хочешь? – благодушно поинтересовалась Рита. – Соли дать? Нету у меня. Сахару тоже, уж извини. Помогла бы по-соседски, но откуда деньги взять инвалиду, ой, тошно…
И внезапно она громко зарыдала.
Я слегка растерялась. В своей жизни мне никогда не приходилось иметь дело с алкоголиками. Отец, правда, выпивал по праздникам рюмку-другую хорошего коньяка. Мама иногда наливала в чай пару ложек «Рижского бальзама» или ликера, но, как вы понимаете, пьяными я их никогда не видела. Нет, вру, был один раз случай.
Память услужливо подсунула картину. Вот открывается входная дверь, и отец тяжело садится на стул у входа.
– Папочка пришел! – с радостным криком кидаюсь я ему на шею и сразу понимаю, что с ним произошла беда.
Пальто отчего-то грязное, шляпа висит на одном ухе, глаза бессмысленно бегают из стороны в сторону, на пороге с виноватым видом молчит его шофер Иосиф Петрович.
– Папа заболел, – сообщает он мне. – Позови маму.
Но она уже бежит по коридору. Меня моментально уводят в детскую и велят не выходить. Я очень послушная девочка, поэтому покорно сижу за закрытой дверью и внимательно слушаю, что происходит в квартире. А там царит суматоха: льется вода в ванной, доносятся непонятные и от этого жуткие звуки, затем приезжает «Скорая».
Где-то около одиннадцати мама наконец вспоминает про меня и входит в детскую. Ее лицо заплакано, а всегда причесанные волосы стоят дыбом.
– Папу увезли в больницу, у него инфаркт, – поясняет она и добавляет: – Ложись спать, детка. Завтра поедем к нему.
Но назавтра смущенно улыбающийся папа появляется дома. Радостная мама затевает праздничные пироги. Вечером мы получаем подарки. Я нахожу на кровати громадного, слегка косорылого розового зайца, а мать маленькую коробочку с золотым кольцом. И только спустя много лет, уже после папиной смерти, она рассказала мне, что произошло в тот день.
Отец был на похоронах своего товарища, тоже крупного ученого, работавшего на военно-промышленный комплекс. Замерз, устал и проголодался. На поминках его посадили возле миски с незнакомым салатом – белый овощ, наструганный на терке, был заправлен подсолнечным маслом. Папа попробовал и пришел в полный восторг – острое, необыкновенно вкусное блюдо.
– Что это? – поинтересовался он у хозяйки.
– Черная редька, – ответила та и удивилась: – Разве ваша супруга такую не делает? Лучшая закуска под водку.
Но мама никогда не готовила ничего подобного. Отец увлекся и съел всю миску. Впрочем, хозяйка оказалась права – выпитой водки он не ощущал и смело опрокидывал стопку за стопкой, надеясь побыстрей согреться.
Плохо ему стало в машине. Голова закружилась, к горлу подступила тошнота, сердце билось так, что, казалось, оно сейчас выскочит из груди… Приехавшая «Скорая» моментально заподозрила инфаркт. Но в больнице опытный кардиолог велел промыть больному желудок и, мрачно посмотрев в таз, поинтересовался:
– Сколько же вы редьки слопали? Килограмм? Два? Никогда больше так не поступайте. Этот овощ изменяет сердечную деятельность, он крайне опасен в больших количествах.
Утром сконфуженного отца отправили домой. И это был единственный случай в моей жизни, когда я видела его подшофе.
Мой бывший супруг тоже не злоупотреблял горячительными напитками. Он в основном увлекался бабами. А Катин старший сын Сережка любой выпивке предпочитает мороженое. Поэтому как вести себя с женщиной, сильно страдающей от похмелья, я просто не знала.
– Ой, ой, ой, – раскачивалась из стороны в сторону хозяйка, держась за голову. – Ой, ой, как болит, спасу нет!
– Вы Рита? – попробовала я вступить с ней в контакт.
– Ох, не знаю, – пробормотала она.
– Как? Вы не знаете свое имя?
– Ничего не знаю, – нудила тетка, держась за виски. – Ничего.
Честно говоря, я ее пожалела. Сама только один раз в жизни напилась и помню, как мне было плохо, пока заботливый Андрюша не поднес стаканчик «Балтики». Пиво! Вот что должно помочь. Я выскочила на улицу и в ближайшем ларьке схватила две бутылки. Пиво и впрямь оказалось живой водой. Хозяйка прекратила стонать, натренированной рукой вскрыла бутылку и выхлебала содержимое прямо из горлышка. Я уставилась на нее во все глаза, ожидая действия «лекарства». Минут через пять алкоголичка удовлетворенно рыгнула и пробормотала:
– Хорошо пошла, давай вторую!
– Э, нет, сначала скажи, ты Рита?
– Я Марго, – ответила пьянчужка.
Ну уж на королеву она явно не тянула. Но если ей так хочется, пусть будет Марго.
– Знаешь, где Степан?
– Кто это такой? – удивилась она.
– Брат твой родной, Степан Разин.
– Ах, Степка, – протянула собеседница. – А хрен его знает.
– Ну попробуй сообразить.
Рита попыталась встать, но ноги не слушались, подламывались в коленях и явно не собирались никуда идти.
– Там, – мотнула она головой в сторону коридора, – на стене телефон.
Я вышла из кухни, сняла с полочки телефон и принесла Маргарите.
– Нет, – икнула та. – На обоях телефоны записаны, глянь, может, и есть нужный…