– Ага, – завизжал Ваня, – готов кот! Ура! Победа!
Мы продолжали молча пить кофе, слушая, как он, ликуя, твердит:
– Папа, вставай, неси приз. Ну папа, папулечка, поднимайся.
Внезапно мне отчего-то стало холодно. Звонкий голос мальчика дискантом выводил:
– Папа, встань, а-а-а-а…
Услыхав отчаянный, полный ужаса плач, мы с Анной Ивановной вылетели в коридор и на мгновение остолбенели.
Кондрат лежал на спине, широко разбросав в разные стороны руки. Его тело занимало почти все пространство от спальни Лены до кабинета. Джинсы задрались, и наружу торчала голая нога, густо поросшая черными волосками. Почему-то при взгляде на беззащитно выставленную конечность мне сделалось совсем нехорошо. Чуть поодаль, возле входа в гостиную, бился в истерике Ваня.
– Анна Ивановна! – велела я железным голосом.
Няня моментально кинулась к подопечному и затарахтела, хватая того на руки:
– Пойдем, Ванюшенька, в детскую.
– Не хочу! – вопил мальчишка. – Папочка, папулечка!..
– Папа устал, – быстро нашлась Анна Ивановна. – Поспит и встанет.
Ванюша всхлипнул и сказал:
– А папочка никогда так раньше не делал.
– Вот сегодня и решил пошутить, чтобы тебя напугать, – пела няня, утаскивая ребенка в глубь квартиры. – Пойдем, сейчас приз дам.
Когда они ушли, я приблизилась на шаг к литератору и спросила:
– Кондрат Федорович, вам плохо?
Но ответа не последовало, не раздалось даже стона или слабой просьбы о помощи. Набравшись смелости, я подошла вплотную, присела на корточки и заглянула в лицо хозяина. Глаза его были странно приоткрыты, правый больше, чем левый, рот скривился на сторону и слегка отвис, подбородок безвольно упал. Но самое страшное не это. На лбу, между бровями, там, где индуски рисуют точку, виднелось небольшое, аккуратное красное отверстие с чуть неровными краями.
Секунду я смотрела на дырочку и наконец поняла – это след от пули. Странно, но крови почти не было.
– Кондрат Федорович, – еще раз, отчего-то шепотом, позвала я, – пожалуйста, пошевелите рукой, если слышите, или моргните.
Но писатель продолжал безучастно лежать на спине. Произошло ужасное: играя в войну, Ваня убил своего отца. Чуть поодаль валялся не слишком большой черный пистолет. Я с опаской посмотрела на него. Горы прочитанных детективов твердо вбили в мою голову основную мысль: на месте преступления лучше ничего не трогать.
Постояв в коридоре пару минут и поняв, что Кондрат не дышит, я потянулась к телефону и призадумалась. Ясное дело, надо звонить в милицию. Но куда? «Ноль два» как-то не хочется. У Кондрата широко известное имя, он много писал о сотрудниках уголовного розыска, впрочем, все менты у него выходили мерзкими людьми, взяточниками, прикрывавшими дела за крупные суммы. Кстати, именно поэтому мне и не нравились его произведения. Дело в том, что у нас с Катюшей есть приятель, майор Володя Костин. Мы тесно дружим и даже ухитрились упросить нашу соседку Ниночку обменяться с Володей квартирой, так что теперь проживаем на одной лестничной клетке.
Так вот, я могу абсолютно авторитетно заявить: майор взяток не берет. А кто не верит, может приехать и полюбоваться на два его обтрепанных костюма и весьма поношенные ботинки… Кстати, и среди его коллег тоже нет сребролюбцев, работают ребята на совесть и страшно возмущаются, листая некоторые романы.
– Очень хочется этому Разумову по шее накостылять, – вздохнул как-то Володя, указывая на яркий томик. – Все-то у него сволочи. Что не сотрудник МВД, то дрянь.
– Не спорю, – влез в разговор другой майор, Слава Самоненко, – есть и такие, но ведь большинство работает честно. Представляешь, как нам обидно!
Я промолчала. До знакомства с ними я черпала свои знания о нашей доблестной милиции исключительно из детективной литературы, и, честно говоря, человек в синей форме не вызывал у меня ни уважения, ни восторга. И, только узнав Костина и Самоненко, я поняла, какие на самом деле бывают сотрудники правоохранительных органов.
Звонить нужно бы только Володе, но завтра ему исполняется сорок лет, круглая дата, почти юбилей. И мы сделали ему подарок – купили путевку в Объединенные Арабские Эмираты, причем на целых три недели. Март – месяц не самый приятный для отдыха, и начальство со спокойной душой отпустило майора, так что он как раз сейчас прилетел в Дубаи и, может, уже нежится на пляже и кадрит хорошеньких туристок, а я стою в чужой квартире возле трупа известного писателя и проклинаю тот час, когда Катюше пришла в голову идея об устройстве меня к этим людям.
Но ведь есть еще Слава Самоненко, он-то на работе.
– Господи! – взмолилась я, тыча дрожащим пальцем в кнопки. – Боже, сделай так, чтобы Славка сидел на месте…
То ли молитва помогла, то ли криминальная обстановка в городе разрядилась, но в трубке бодро прозвучало:
– Самоненко у аппарата.
– Славик, – зашептала я, чувствуя, как к горлу приближаются рыдания, – Славик, тут такое случилось!
Через час в квартире Разумова было полно народа. Кроме оперативной группы, явились еще съемочные бригады «Дорожного патруля» и «Криминальной хроники» и несколько молодых людей с диктофонами. И откуда только узнали! Впрочем, кончина Кондрата – лакомая тема для борзописцев всех сортов.
Славка прошел на кухню, окинул взглядом стройные ряды электроприборов и со вздохом пробормотал:
– Лампудель, можешь чайку сварганить или хозяйка не разрешит?
– Здесь хозяйка та, кто на кухне, – буркнула я и включила чайник. – Лене, то есть Елене Михайловне, все по фигу.
– Где она? – поинтересовался Слава.
Я пожала плечами:
– Сказала, что в тренажерный зал уехала, но мобильный все время сообщает: «Абонент отключен» или «Абонент временно недоступен».
– Где она занимается?
Я вновь пожала плечами:
– Вроде в ЦСКА, там клуб шейпинга. Во всяком случае, квитанции оттуда.
Тут в кухню вошел полный, неизвестный мне дядька и позвал Славку.
Лена явилась лишь вечером, около десяти. Труп Разумова унесли, я вымыла коридор. Ванечка, которому дали успокоительное, крепко спал. Лизе тоже накапали валокордина, и девочка лежала в кровати. Словом, в двадцать два часа в квартире стояла непривычная тишина.