На этот раз Катрин нетерпеливо оборвала ее:
– Хватит разговоров! Я поеду с мессиром Эрмитом к цыганам. Ты можешь оставаться здесь. Каким бы ни было племя, меня оно примет. Когда мы отправимся, мессир?
– Завтра в ночь.
– Почему не сегодня ночью?
– Потому что этой ночью у нас есть дела. Могу ли я попросить вас снять головной убор?
– А почему бы и не платье заодно? – проворчала обиженная Сара. – Заботиться о туалете женщины не мужское дело.
– А я и не собираюсь лишать вас ваших обязанностей, – насмешливо заметил фламандец. – Мне важно убедиться кое в чем.
Катрин без возражений стала вынимать шпильки, удерживающие хеннен, потом распустила свои волосы, которые золотыми прядями упали на плечи.
– У вас не очень длинные волосы, – удивился Тристан. – Это может показаться подозрительным. У этих чертовых цыганок сплошь и рядом волосы черными змеями сползают вниз по спине.
Катрин вовремя остановила Сару, готовую с визгом вцепиться в Тристана и доказать, что она тоже из тех «чертовых цыганок».
– Ну ладно, успокойся! Мессир не хотел оскорбить тебя. Он сказал не подумав. Я правильно говорю, мессир?
– Ну да! – сказал Тристан, стараясь быть убедительным. – У меня слишком длинный язык! Итак, вернемся к вашей шевелюре, мадам Катрин.
– Около года назад я была вынуждена остричь волосы. Вы думаете, это может стать препятствием?
– Нет! Но у нас осталось мало времени. Могу ли я попросить вас сегодня вечером после захода солнца пойти со мной в город?
– Без меня она никуда не пойдет, – заявила Сара, – и пусть кто-нибудь попробует помешать мне!
Фламандец вздохнул и посмотрел на Сару невидящим взглядом.
– Ну, если хотите! Я возражать не буду, тем более что вы, кажется, умеете держать язык за зубами. Так вы пойдете, госпожа Катрин?
– Разумеется. Заходите за нами, когда настанет время. Мы вас будем ждать. А куда мы пойдем?
– Прошу вас довериться мне и не задавать пока вопросов!
Комплимент Тристана, кажется, успокоил Сару, которая, что-то бурча себе под нос, начала причесывать свою хозяйку. Какое-то время фламандец наблюдал за ловкими руками цыганки, порхавшими вокруг хрупкого сооружения из черного муслина и серебристой ткани. Потом пробормотал, как бы говоря сам себе:
– Действительно очень красиво! Но сегодня вечером надо надеть что-нибудь попроще, не бросающееся в глаза. А завтра самой подходящей одеждой для дороги будет мужской костюм.
Сара тут же бросила гребень и заколки, встала перед фламандцем, уперев руки в боки. Приблизив свое лицо прямо к его носу, она заявила, чеканя слова:
– Со мной это не пройдет, мой мальчик! Ищите мужскую одежку для дамы Катрин, если ей так нравится. К тому же она, по-моему, обожает это, но меня никакая сила не заставит надеть эти смешные дудочки, называемые рейтузами, ни тем более ваши короткие туники или плащи. Уж если вы хотите, чтобы я переоделась мужчиной, найдите мне монашескую сутану. В ней, по крайней мере, просторно.
Тристан открыл было рот, чтобы возразить, но передумал, посмотрев на величественную фигуру Сары, улыбнулся своей загадочной улыбкой, не обнажавшей зубов. Потом вздохнул и сказал:
– В принципе это неплохая идея. До вечера, госпожа Катрин. Ждите меня как стемнеет.
* * *
Колокола уже призывали к вечерне, когда Катрин, Тристан и Сара покинули замок через боковой выход, чтобы углубиться в торговый квартал, прилегавший к собору Сен-Морис. Было поздно, и деревянные ставни, укрепленные металлом, закрыли окна лавок, но через щели пробивался свет масляных светильников и свечей.
Город отдыхал под сенью шпилей кафедрального собора, готовился ко сну. Можно было догадаться, как за молчаливыми фасадами хозяйки мыли и расставляли по полкам посуду, а их мужья подсчитывали дневную выручку или обсуждали с соседями последние новости.
Трое прохожих пробирались по узким улочкам. Темные плащи женщин, надвинутые на лицо капюшоны превратили их в легкие тени, едва различимые на фоне черных стен.
Тристан Эрмит натянул на лоб поля своей огромной черной шляпы. Моросил мелкий дождь – залог будущего урожая. Он начался на заходе солнца. Булыжная мостовая стала мокрой и скользкой; посреди улицы была проложена сточная канава, откуда шел запах гнилой рыбы. Катрин вытащила свой платок, пахнущий ирисом, и приложила его к лицу. Сара поругивалась:
– Нам еще далеко? Здесь ужасно воняет!
– Мы находимся на улице Пергаментщиков. Вы хотите, чтобы она пахла амброй и жасмином? – возразил Тристан. – К тому же мы скоро будем на месте. Пройдем эту улицу и будем там, где надо.
Вместо ответа Сара взяла Катрин под руку, и они ускорили шаг. Вскоре вышли на другую улицу, где уже не пахло рыбой, а появился запах чернил и клейстера. Слабый ветерок раскачивал вывески, а улица почти не освещалась. Только в одном окне был свет. Перед дверью под этим освещенным окном Тристан Эрмит остановился. Глаза Катрин уже привыкли к темноте, и она смогла разглядеть небольшой дом с двугорбой крышей, выглядевший как подвыпивший старичок в колпаке. В отличие от соседних домов, деревянных и оштукатуренных, этот был сложен из камня. Низкая дверь висела на прочных петлях из кованого железа; над входом висела вывеска в виде большого листа пергамента. На дверях – красивое тяжелое кольцо-колотушка.
Тристан ударил три раза с расстановкой.
– Где мы? – спросила шепотом Катрин, слегка встревоженная тишиной.
– У человека, который нам больше всего сейчас необходим, мадам. Не беспокойтесь.
– А я не беспокоюсь, я замерзла! – заворчала Сара. – И ноги промокли.
– Надо было надевать башмаки попрочнее… Идут открывать.
Действительно, раздался шорох. Дверь открылась, повернувшись на хорошо смазанных петлях, и появилась маленькая старушка в сером платье, переднике и белом колпаке, приветствуя гостей неловким поклоном по причине радикулита.
– Мэтр Гийом ждет вас, мессир, и вас, благородные дамы.
– Хорошо, мы поднимаемся.
Кривая и едва освещенная масляной лампой лестница вела к узкой площадке, куда выходила одна-единственная дверь, ведущая, несомненно, на кухню. Сверху раздался громкий голос:
– Поднимайтесь, мессир. Все готово.
Тембр голоса заставил вздрогнуть Катрин. Он напоминал ей Готье, но обладателем этого баса оказался человек, являвшийся полной противоположностью нормандцу. Маленький, уродливый, горбатый, с морщинистым, дергающимся от тика лицом. У него, казалось, не было ни волос, ни бровей, ни бороды; странные розовые лепешки заменяли щеки, лоб и подбородок. Черный колпак, натянутый на голову, подчеркивал глаза, красные и уставшие. Катрин едва не отпрянула назад. Горбун уставился на нее, машинально потирая руки и облизывая сухие губы. Неприятный голос объявил: