– Иногда наша королева зовет меня к себе и просит, чтобы я ей спел. Я знаю много баллад и народных песен!.. Знаю песни и ее родного края Арагона. И я люблю петь для нее, потому что она действительно благородная и почтенная женщина, душевная и сердечная.
Рассказывая, он продолжал работать и быстро вымыл волосы, высушил их полотенцем. Они приобрели красивый черный оттенок. После этого Гийом вытащил из ящика пакет, завернутый в шелк. В нем были длинные пряди черных волос, которые он принялся сравнивать с результатами своей работы, и, удовлетворенный, стал прикреплять их шпильками к волосам Катрин, объясняя Саре, как это нужно делать.
– Многие дамы, волосы которых с годами поредели, прибегают к этому способу, обращаясь ко мне за помощью.
Он аккуратно подрисовал брови Катрин пастой из маленькой серебряной баночки, этой же пастой слегка прошелся по ресницам.
– Они у вас очень густые и уже потемневшие, но нужно их слегка подкрасить. Знаете, вы очень хороши в таком виде, – сказал он.
Сара и Тристан, пораженные, наблюдали за работой, не зная, что и сказать. Гийом взял со стола большое круглое зеркало и молча подал его Катрин. Молодая женщина вскрикнула от удивления. Это была она и не она. Брови и ресницы сделали ее глаза более темными, черные пряди прикрыли лоб, губы стали краснее, а зубы блистали на темном лице. Она не стала красивее, чем была раньше, но она была другой, ее красота приобрела вызывающий и опасный характер, и Тристан смотрел на нее с нескрываемым удовлетворением.
– Трудно будет устоять, – произнес он спокойно. – Вы хорошо поработали, мэтр Гийом. Возьмите вот это… и держите язык за зубами. – Он протянул ему туго набитый кошелек, но, к его большому удивлению, гример спокойно отклонил предлагаемую плату.
– Нет, – только и сказал он.
– Как, вы не хотите, чтобы вам уплатили за работу?
– Да нет… хочу, но иначе.
Он повернулся к Катрин, которая, держа зеркало в руках, продолжала изучать себя.
– Я заплатил бы золотом, если бы эта красавица разрешила мне поцеловать ей руку. Это будет для меня стократным гонораром.
Катрин, забыв первое неприятное впечатление, протянула ему обе руки.
– Спасибо, мэтр Гийом, вы сделали для меня большое дело, и я этого не забуду.
– Маленький уголок, оставленный в вашей памяти, сделает меня самым счастливым человеком. И еще в ваших молитвах… потому что я в этом очень нуждаюсь.
Прежде чем молодая женщина пошла переодеваться, он сделал ей небольшой подарок: две маленькие серебряные коробочки с черной пастой и густым кремом красивого красного оттенка и маленький флакон.
– Красная паста – для оживления цвета губ. Цыганки выглядят так, словно у них под кожей горит огонь, а ваши губы розового цвета. А во флаконе – духи с сильным мускатным запахом. Пользуйтесь ими умеренно. Нужно совсем немного, чтобы зажечь кровь мужчины!
Была уже почти полночь, когда Катрин и двое ее спутников подошли к боковому входу в крепость. На улицах они не встретили ни души, только здоровенного черного кота, бежавшего перед ними с мяуканьем, что заставило Сару незамедлительно перекреститься.
– Плохая примета, – пробормотала она.
Но Катрин решила не придавать значения ее пессимистическим речам. С тех пор как она вышла из дома мэтра Гийома, она ощущала себя другой женщиной. Она больше не носила имени Монсальви, у нее было какое-то другое имя, которое нельзя ни скомпрометировать, ни запачкать на тех темных тропинках их сомнительного предприятия. Она снова станет Катрин де Монсальви, когда осуществит свою месть. Тогда она сотрет последние следы грима, как ее научил Гийом, срежет черные волосы, казавшиеся ей теперь такими же фальшивыми, как и шиньон, приколотый шпильками, наденет свой траурный наряд и отправится в Овернь, чтобы быть как можно ближе к своему любимому.
Войдя в комнату, Катрин сбросила одежду и подошла к зеркалу из полированного серебра, в котором она видела себя почти в полный рост. Ее кожа была такая же смуглая, как и у Сары, только более золотистого оттенка. Она мягко блестела в свете масляной лампы, как коричневый атлас. Ее посмуглевшее тело казалось более худым и трепетным. Длинные черные пряди волос змейками спускались до самых бедер. Пурпурные губы блестели, как экзотический цветок, и большие глаза сияли словно звезды, укрывшиеся под гордым изгибом бровей.
– У тебя вид чертовки, – глухо проворчала Сара.
– Я буду чертовкой до тех пор, пока человек, которого я ненавижу, не понесет заслуженную кару.
– А ты подумала о тех других, кого ты намерена соблазнять? Ведь теперь тебя не защитит ни твое имя, ни твое положение? Ты будешь просто дочерью цыганского племени, которую можно легко оскорбить, или повесить, или отдать палачу.
– Мне все известно. Я буду защищаться, и все средства будут для меня хороши ради успеха.
– И ты отдашься в руки мужчины, если это будет нужно? – спросила Сара.
– Даже самому палачу в случае необходимости. Я больше не Катрин Монсальви, я женщина твоего племени. И на самом деле меня зовут… как ты будешь меня называть?
Сара подумала немного, щуря глаза и посматривая на золотой крестик у себя на груди:
– Я буду звать тебя Чалан… Это значит «звезда» на нашем языке… Но пока мы не доберемся до табора, ты останешься для меня Катрин. Нет, мне совсем не нравится эта авантюра…
Катрин обернулась и раздраженно сказала:
– А мне? Думаешь, мне нравится? Я хорошо знаю, что, если я не доведу свое дело до конца, у меня не будет ни сна, ни отдыха… ни в этом мире, ни в другом. Я должна отомстить за Арно, за сожженный Монсальви, за моего разоренного сына! Иначе мне не жить!
* * *
Утром Катрин послушно уселась на табурет, и Сара прикрепила ей косы из длинных фальшивых волос. Постучали в дверь. На пороге появился Тристан Эрмит. Он сделал несколько шагов и вошел в полосу солнечного света, падавшего из верхнего окна. Было видно, как он бледен, особой трагической бледностью. Женщины инстинктивно бросились к нему.
– Вы так бледны, – пролепетала Катрин. – Что с вами?
– Со мной ничего. Но Гийом гример был зарезан сегодня ночью в своем доме. Служанка пошла его будить и нашла мертвым… Перед тем как убить, его пытали!
Гнетущая тишина установилась после этих слов. Катрин почувствовала, как кровь отлила у нее от лица и застучало сердце, но нашла в себе силы и спросила:
– Вы думаете… из-за нас?
Тристан пожал плечами и, не церемонясь, уселся на табурет. С его лица не сходила озабоченность, и он казался постаревшим на десять лет. Ничего не говоря, Сара принесла кувшин с мальвазией, поставила его на поставец [13] , наполнила кружку и протянула фламандцу.
– Выпейте, вам необходимо.
Он не стал отказываться, с благодарностью взял и выпил до дна. Катрин обхватила руками колени, чтобы они не тряслись, борясь со страхом, овладевшим ею.