– Ты ни о чем не жалеешь?
Иронический тон вопроса не ускользнул от Катрин. Она сжала зубы.
– Я ни о чем не жалею… Но мне холодно.
– Скоро тебе не будет холодно. К тому же люди ко всему привыкают, и уже наступают теплые дни.
Молодая женщина ничего не ответила. Она понимала, что Сара, если еще и не успела привыкнуть к трудной жизни среди своих, ей не сочувствовала. В ее голосе звучало удовлетворение, что она находится среди соплеменников. И Катрин поклялась быть твердой и играть свою роль так, чтобы не упасть в глазах Сары. Она удовлетворилась тем, что поплотнее завернулась в свое одеяло, стараясь получше укутать замерзшие ноги, и пробормотала «спокойной ночи». Рядом с ней старая Орка спала, не ворочаясь, как мертвая.
Когда наступило утро, Катрин встала со всеми и пошла по табору, ужасаясь нищенскими условиями жизни цыган. Ночь скрывала ветхие повозки, грязь на телах и одежде. Дневной свет снял налет таинственности; дети бегают почти раздетыми и, кажется, не страдают от этого; истощенные животные – собаки, кошки, лошади – бродят по табору в поисках какой-нибудь еды; худые, грязные лица людей. Для того чтобы заработать на жизнь, цыгане плели корзины из ивовых прутьев, занимались кузнечным ремеслом. Их кузницы были примитивны: три камня образовывали очаг, кузнечным мехом служила козья шкура, а наковальней был еще один камень.
Цыганки гадали по руке, занимались приготовлением пищи или просто расхаживали, покачивая бедрами. Их манера одеваться также удивила Катрин: нередко можно было встретить женщину с обнаженной грудью, но все носили длинные юбки, прикрывающие ноги до самых щиколоток.
– У цыганок не принято оголять ноги, – заявила Сара с достоинством. – Грудь же должна выполнять свою главную роль: кормить детей.
Как бы то ни было, размышляла Катрин, мужчины с их дикими глазами и белыми зубами имели вид демонов, женщины – бесстыдных чертовок, пока они молоды, и ведьм, когда старели. И молодая женщина втайне призналась себе, что все эти люди наводят на нее страх. И больше всех, возможно, высокий Феро. Грубое лицо вождя становилось еще более диким, когда он смотрел на нее: он нервно покусывал губы, глаза светились, как у кота, но он не вызывал ее на разговор и медленно проходил мимо, иногда оборачиваясь, чтобы посмотреть ей вслед.
Чувствуя себя чужой, Катрин беспомощно цеплялась за Сару, преображавшуюся день ото дня с непринужденной легкостью в окружении соплеменников. Все были почтительны с Катрин, хотя она понимала, что без Сары цыганку, не знающую своего языка, все презирали бы.
Чтобы не вызывать любопытства, осторожная Сара выдавала ее за дуреху… Очевидно, так было лучше, но все равно Катрин было неприятно, когда при ее приближении цыганки прекращали разговор и провожали глазами. В этих взглядах читалось многое: завистливая насмешливость у женщин и вожделение у большинства мужчин. На четвертый день она сказала Саре:
– Эти люди не любят меня. Без тебя они меня никогда не приняли бы.
– Они чувствуют в тебе чужую, – ответила цыганка, – это их удивляет и смущает. Они думают, что в тебе есть что-то сверхъестественное, но не знают что. Некоторые склонны думать, что ты кешали, добрая фея, которая принесет им счастье, – как раз это внушает им Феро, другие говорят, что у тебя дурной глаз. Это в основном женщины, потому что они умеют читать в глазах своих мужей их мысли, и это наводит на них страх.
– Что же теперь делать?
Сара пожала плечами, показала на замок, черная масса которого возвышалась над ними.
– Ждать. Может быть, скоро сеньор Ла Тремуй потребует к себе новых танцовщиц. Две девушки из табора уже восемь дней находятся там. Этого не случалось ранее, как утверждает Феро. Он думает, что их убили.
– И… он молчит? – вскрикнула Катрин, у которой пересохло в горле.
– А что он может сделать? Он, как и все здесь, боится. Он может только подчиняться и поставлять новых женщин, несмотря на свою ярость. Он слишком хорошо знает, что, пожелай Ла Тремуй выстроить роту лучников на крепостной стене и прикажи он стрелять по табору, никто не помешает ему сделать это, тем более жители города, которые боятся кочевников, как черта.
Горечь звучала в голосе Сары. Катрин поняла, что она разделяет ненависть Феро, потому что женщины, отданные для развлечений Ла Тремую, принадлежат ее народу. Катрин вдруг захотела утешить ее.
– Это долго теперь не продлится. Будем молиться Богу, чтобы он скорее позволил мне подняться туда, в замок.
– Молиться, чтобы подвергать себя опасности? – спросила Сара. – Ты, должно быть, сумасшедшая.
Но Катрин торопила момент, когда каприз главного камергера сведет их лицом к лицу. Каждый вечер, сидя у костра после общего ужина, она внимательно наблюдала за девушками, танцевавшими по приказу Феро, чтобы суметь повторить их движения. Предводитель не разговаривал с ней, но она знала, что именно для нее он просил девушек танцевать каждый вечер, и частенько ощущала на себе его мрачный, загадочный и тяжелый взгляд.
И все-таки среди женщин Катрин приобрела себе двух приятельниц. Вначале старую Орку, которая часами смотрела на нее, молча покачивая головой. Казалось, что смерть сына помрачила сознание старой женщины, но Катрин находила утешение в этом старом дружеском лице. Другой женщиной, не проявлявшей враждебности к ней, была родная сестра Феро. Терейне было лет двадцать. Она осталась горбатой и кривой после падения в детстве, и на вид ей можно было дать не более двенадцати. На невзрачном лице, худом и бледном, сияли два черных озера, глубоких и чистых.
Терейна пришла к Катрин на следующий день после ее появления. Ничего не говоря, со смущенной улыбкой на лице, она протянула ей утку, которой сама свернула шею. Катрин поняла, что это был подарок, поблагодарила девушку, но не могла сдержаться и спросила:
– Где ты ее взяла?
– Там, – ответила Терейна. – Около болота рядом с монастырем.
– Очень мило с твоей стороны, но знаешь ли ты, что эта утка принадлежит другим?
– Как другим? Другим она не может принадлежать, только Богу, а Бог создал животных и птиц, чтобы кормить людей. Почему некоторые должны держать их только для себя?
Катрин не нашла, что ответить на эту логику. Зажаренную утку они съели пополам. С тех пор девушка привязалась к Катрин, помогая ей привыкать к своему новому положению. В таборе сестра предводителя занимала особое место. Она знала целебные свойства трав, и за эти знания ее называли драбарни – травница, женщина, которая лечит болезни, может облегчить страдания умирающего или приворожить кого-то. Все ее немного побаивались.
Когда наступили сумерки четвертого дня, Феро не позвал на ужин к своему костру обеих женщин, как он это делал в предыдущие вечера. Они разделили трапезу вместе со старой Оркой и молча съели кашу из ржаной крупы, сала и дикого лука, приготовленную старой женщиной. В лагере царила тягостная обстановка, потому что до сих пор не было никаких новостей о двух девушках, находившихся в замке. К тому же многие мужчины ушли на рыбалку вниз по Луаре, чтобы не рисковать и не попасть в руки королевских инспекторов, и должны вернуться через два-три дня. Феро, укрывшийся в своей повозке, никуда не выходил; в этот вечер не было ни плясок, ни пения.