Наконец, священнодействие над сооружением кострища было закончено, Влад чиркнул зажигалкой, понаблюдал за веселым голубым огоньком, юрко запрыгавшем внутри пирамиды, повернулся к спутникам.
— Ну вот. Сейчас как следует разогреем жилу. Думаю, получаса хватит, лето все-таки…
Ольга, не переставая, снимала. Максим молча кусал губы.
* * *
Зав реанимационным отделением спускался в кабинет главврача больницы, по пути в который раз размышляя о непонятном случае, с которым столкнулся впервые за двадцатипятилетнюю врачебную практику. Молодой, крепкий, здоровый организм двадцатидвухлетнего парня разрушался прямо на глазах. Многочисленные приборы, к которым был подключен сын вице-губернатора, беспощадно фиксировали неуклонно прогрессирующее снижение всех жизненных показателей. Капельницы, поддерживающие инъекции, переливание крови и прочие реанимационные процедуры никакого эффекта не давали. Врачи терялись в догадках, борясь с неизвестным врагом, буквально сжирающим парня.
— Петр Петрович, — открыл реаниматолог дверь начальственного кабинета, — парню хуже. Была бы свободна капсула… Короче, я ни за что не ручаюсь…
— Что, так плохо?
Зав отделением удрученно кивнул.
— Ну, хоть приблизительное понимание есть, что с ним?
— Нет. — Реаниматолог качнул головой. — Нет. По общему состоянию похоже на мгновенное сильнейшее радиоактивное облучение, но радиации в организме нет… Иммунная система слабеет с каждой секундой, будто с космической скоростью прогрессирует СПИД, но ВИЧ не обнаруживается. Пульс, легкие, сердце… Все плохо! Боюсь, минут через сорок при таком развитии придется переводить на искусственную вентиляцию. Еще и почки отказывают… Я бессилен, Петр Петрович. И самое главное — не знаю, какой именно специалист может помочь, кого привлекать.
— Что, капсула, похоже, единственный способ удержать парня? — Главврач почернел лицом.
Обещая вице-губернатору обеспечить Федора необходимой медицинской помощью, он и в самых мрачных прогнозах подумать не мог, что ситуация будет развиваться подобным образом.
Капсула… Недавнее приобретение диагностического центра на средства международного гранта. Чудо японской науки и техники, позволяющее на двадцать четыре часа «законсервировать» человека в том состоянии, в котором он попал в больницу. Без улучшений и ухудшений. Эта капсула была настоящей палочкой-выручалочкой, когда больной находился в критическом состоянии, а верного диагноза все еще не было, или требовалось дождаться прибытия нужного специалиста, или найти необходимое лекарство. Да мало ли случаев, когда врач единственно мечтает о том, чтобы остановить время? Именно этим уникальным качеством — остановкой времени для самых безнадежных пациентов — японская капсула и обладала.
Конечно, в нынешней ситуации с Федором капсула была единственным спасением. Но… Она была занята.
Еще утром после тяжелейших родов туда поместили молоденькую девчонку со сложной инфекцией. Утренним самолетом из столицы должны были доставить экспериментальный препарат, который, возможно, сумел бы сохранить юной маме жизнь. И до прибытия этого спасительного рейса девушку трогать было категорически нельзя.
Реаниматолог именно это и имел в виду, когда сетовал, что капсула занята.
— Самолет в семь, — начал вслух посчитывать главврач, — в восемь лекарство у нас, сорок минут на обработку капсулы. Федора мы туда сможем поместить лишь около девяти.
— Поздно, — сказал зав отделением. — Не дотянет.
— Неужели ничего придумать нельзя? — поднял на него больные глаза главврач. — Все же молодой парень, сильный организм.
— Это он вчера был молодым и сильным, а сейчас это практически развалина. Где там ваш этот… экстрасенс?
Реаниматолог не верил ни в экстрасенсов, ни в чудеса, ни в Бога, ни в черта. Он верил в человеческий разум, в медицину, которой служил четверть века, и в невероятные возможности человеческого организма.
Однако положение, с которым он столкнулся сегодня, предполагало только надежду на чудо. А в этом реаниматолог был не мастак.
— Васильева ищем. Пока безуспешно, — ответил главврач.
— Ну а что, кроме Васильева, обратиться не к кому? На нем что, свет клином сошелся? — зло поинтересовался реаниматолог. — У нас же этих народных целителей — каждый второй! Везите второго, третьего, десятого! Не сможет один — пусть стараются все вместе! Пусть накачивают парня своей энергетикой, они это умеют. Ну, надо же что-то делать! — стукнул он кулаком по столу.
— Иди, Митя, — ласково сказал ему главврач. — Иди, будь рядом с мальчиком. На тебя вся надежда… Все, что есть в больнице, в твоем распоряжении. Только дотяни мне парня до этого… Васильева, черти бы его побрали! Развлекается, небось, с какой-нибудь юной ведьмочкой в полнолуние, козел старый…
* * *
Васильев взобрался на розовую летящую скалу, подал руку Алене, подтянул ее за собой:
— Ванюша, не сочти за труд. Запечатлей несколько кадров, я у тебя потом пленку перепишу. Небо такой красоты, как сейчас, даже здесь — редкость. Смотри, как играет! Словно в каждом облаке прячется радуга. Увы, но даже великий Рерих эту красоту до конца передать не смог.
— Никто не сможет, Сань, — благодушно пояснил оператор. — Игра цветов настолько неуловима, настолько мгновенна, что даже на видеопленке ее можно воспринять только постфактум. Удивительно, я очень долго этого феномена понять не мог. Вроде, когда вижу, схватываю и цвета, и движение воздуха, снимаю все это, а на пленке потом найти не могу! Мистика!
— Вот! — наставительно поднял палец эзотерик.
— Сань, да я все равно нашел, как с этим совладать! — радостно похвастался телевизионщик. — Чуть-чуть замедлить скорость — и все! Точно как в жизни. У меня теперь в загашнике такие планы! И этот, сегодняшний, туда добавлю.
Васильев озадаченно выслушал его, но промолчал.
— Сань, ты теперь со скалы-то сойди, пусть одна Аленка останется, — попросил оператор, — план — зашибись! Аленка на фоне этого ночного солнца просто сказочная фея из этой вашей Арктиды! Представительница шестой расы.
Васильев спрыгнул со скалы, встал рядом с Иваном и тоже залюбовался необыкновенной картиной: на сверкающе-розовом обломке скалы, как на носу стремительного корабля, стояла девушка. Светловолосая, высокая, тоненькая, в светлом же костюме, со спущенной на бедра красной окантовкой ветровки, почти воздушная на фоне высоченного голубого неба, она напоминала фигуру с какой-то древней росписи, ломано-изысканную, чувственную, возвышенную.
— Алена, — замирая, скомандовал Иван, — протяни руки к небу! А теперь — раскрой ладони, будто хочешь взять в них солнце!
Васильев отодвинулся чуть в сторону, оказался за спиной оператора и только тут понял, чего добивался телевизионщик: тоненькая чувственная женщина на летящей, словно корабль, скале держала прямо в ладонях горячий огненный шарик солнца!