Блондинка тщательно осмотрела все предметы, украшающие пояс, по одному, ласково погладила их длинными ухоженными пальцами. Достала из сумки бусы. Крупные, цветные, из красных, синих, желтых и белых неправильных горошин. На вид — тяжелых, словно выточенных из камня. Горошины перемежались овальными металлическими бляхами с высеченными на них магическими символами. Женщина нацепила украшение и покрутила головой, вытягивая шею, чтобы тяжелые бусы легли правильно и удобно, не мешая движениям.
Одним легким движением освободила от заколки свои чудесные волосы, тряхнула головой, и роскошные светящиеся золотом в неверном свете факелов и костра локоны легли на плечи красивой пышной волной. Женщина выудила из сумки коричневый кожаный ремешок с укрепленными на нем височными фибулами, перетянула голову, сразу превратившись из современной красивой дамы в загадочную средневековую вещунью. Фибулы, расшитые бисером и золотыми нитями, представляли собой изящные емкости, наполненные духмяными, со сладким выморочным запахом, травами.
Настала очередь обуви. Блондинка легко скинула фирменные адидасовские кроссовки и вместо них с удовольствием натянула невиданные сапожки. Сделанные из нижней части голени оленя — койбы, жемчужно-серые, длинноворсные, украшенные по острым носикам крупными оловянными шариками, расшитые цветными, сплошь в узоре из бисера лентами, сапожки завязывались на длинные плетеные шнурки, оканчивающиеся такими же, как на носках, звонкими шариками, но значительно меньшего размера.
Женщина с видимым наслаждением притопнула ногами, пристраивая сапожки идеально по ноге, извлекла из сумки следующий предмет. Небесно-голубой плащ был довольно тяжел, поскольку полы его оказались отделаны сверкающими цветными камнями и разноцветными же бусинами. Вся ткань от подола до груди, по спине же — до самого верха, была заткана золотыми звездами. И звезды, и бусины, и сверкающие камни — все это празднично играло в языках пламени, создавая причудливое свечение, сплошь состоящее из разноцветных, сменяющих друг друга бликов.
Из рукавов плаща, на трогательной белой резинке, свисали странные варежки, мохнатые, будто сшитые из шкурки обычной домашней полосатой кошки снаружи и ослепительно белые изнутри. Впрочем, столь же пушистые.
Точно таким же белым кошачьим мехом оказался подбит и капюшон, верх которого представлял собой тонко выделанную черную каракулевую шкурку.
Блондинка достала из сумки очередную порцию предметов и разложила аккуратно рядом с собой на вытянутой голубой атласной подушке. Первым — довольно тяжелый латунный жезл, с набалдашником, украшенным сверкающими драгоценными камнями. Развязала кожаный шнурок, освободив от неволи связку латунных же медальонов со странными символами. Аккуратно выложила прямоугольные, будто костяные пластинки с изображением рун. Осторожно обнажила из резного футляра меленький ножик, со сверкающим, как бритва, лезвием и странно загнутым концом. Едва коснулась острия указательным пальцем. На нежной белой коже тут же выступила крошечная красная капелька. Женщина быстро убрала ее языком.
Следующим из сумки появился резной увесистый посох, испещренный равновеликими символами с изображениями звезд и планет. Рядом с посохом легла голубоватого свечения прозрачная каменная палочка, идеально обточенная до такой гладкости, что ее можно было принять за застывшую сосульку.
Последней свое законное место заняла изумительно тонкой работы золотая чаша с черненым изображением странных животных, растений и цветов.
* * *
Вначале Ольге показалось, что в глаз попала соринка. Резкость внезапно притупилась, и вместо далекой прекрасной панорамы окрестных зеленых сопок и голубых озер в глазке видеокамеры появились некие размытые белые пятна, больше похожие на рваные клочья ваты.
Девушка отстранилась от камеры, пальцем массируя веко, и вдруг обнаружила, что ватные разводы никуда не исчезают, а наоборот, мчатся прямо на нее, поглощая все сущее вокруг. Секунда, и она оказалась внутри влажного серо-дымчатого морока, мгновенно отделившего ее от всей прочей жизни — от Сейв-Вэра, высокого неба, розового иван-чая, желтой морошки, молчаливых величественных сейдов. От комаров, букашек, людей. Все, что было вокруг, — было именно мороком. Зловеще непроницаемым, холодящим внезапным ужасом щеки и лоб, отнимающим привычные ощущения верха, низа, лева, права, пространства и времени.
— Влад! — в страхе вскрикнула она. — Макс!
— Оля! — тут же отозвался откуда-то сбоку и издалека Рощин. — Не бойся! Это быстро пройдет, тут так бывает! Главное — не двигайся с места!
Ольга так обрадовалась этому живому и родному голосу, что даже не вслушалась в смысл прозвучавших слов, а тут же ринулась на звук. Прижимая одной рукой камеру, второй она пыталась ощупать близкий воздух вокруг себя, чтобы хотя бы не врезаться со всего маху в какую-нибудь каменную глыбу, которую только что снимала.
— Влад! — снова крикнула она. — Ты где?
— Оля, не двигайся! — на этот раз прозвучал голос Максима и, как ей показалось, совершенно с другой стороны. Странно, ведь они были рядом…
Девушка снова двинулась на звук, повинуясь безотчетному ужасу, охватившему тело и мозг. Ужас приказывал одно: бежать! Как можно быстрее и дальше от этого вязкого обволакивающего нечто, вперед, к людям, к свету, к солнцу.
Осторожно нащупывая ногами невидимую землю, девушка снова двинулась вперед, лихорадочно и торопливо. Шаг, второй, третий…
— Влад, Макс, где вы?
На этот раз никто не отозвался. Ольга почувствовала, что ее охватывает необъяснимая и неподвластная рассудку паника. Она ускорила неверные шаги. Под вытянутую руку попался куст. Откуда? Или она вышла к откосу? Ведь на плато, где стоял сейд, у которого Влад развел костер, было совершенно голо — ни кустов, ни даже высокой травы…
Белесая тьма вокруг роилась и мельтешила рваными страшными клочьями все быстрее и быстрее. Как будто грязные ватные хлопья закручивал сильный ветер. Но ветра не было! Напротив, все это роение и мельтешение происходило в абсолютной тишине и безветрии и оттого казалось еще ужаснее.
Ольга схватилась за куст, пытаясь обрести хоть какую-то точку опоры, связывающую ее с близкой и надежной землей. Постаралась опереться на низкорослую березку. Ствол странно спружинил под рукой, резко уходя вместе с ней в сторону. Девушка на миг потеряла равновесие, поскользнулась на чем-то непонятно гладком, отвесном и полетела вниз.
Полет, как ей показалось, длился вечность. Одной рукой Ольга автоматически прижимала к груди камеру, второй по-прежнему цепко держалась за гибкие ветки. На самом деле, то, что мнилось полетом, оказалось стремительным скольжением, как по ледяной детской горке. Внезапно лед под ногами исчез, на доли секунды ступни зависли в истинном полете, тело, потеряв вес и формы, превратилось в сплошной сгусток невыразимого цепенящего страха, и тут же все кончилось.
Девушка больно стукнулась плечом обо что-то невидимое и твердое, ноги ощутили жесткую почву, куст, за который она цеплялась, оставив в саднящей ладони несколько листьев, со свистом ушел вверх, и Ольга оказалась в абсолютной непроницаемой тьме. И эта тьма, абсолютная, безмолвная, всепоглощающая, была еще страшнее недавнего белесого мельтешения.