Донна смутилась. Она несколько мгновений раздумывала, потом посмотрела на Мэдлин, поправила челку и проговорила: — С Джозефом у меня все складывается хорошо. — Послушай, но ведь Джозеф и Лора… Они же любили друг друга? — Извини, Мэдлин, но мне кажется, что нас там уже заждались, -Донна встала с ковра, схватила толстую кожаную тетрадь своей сестры, спрятала ее в ящик и подошла к двери.
Когда она повернула ключ и распахнула дверь, то буквально нос к носу столкнулась со своей сестрой Гариэттой.
Та виновато заулыбалась. — Меня послали пригласить вас к столу, потому что… Потому что… — Ты опять подслушивала! — сказала Донна. — Почему опять? — изумилась Гариэтта. -И вовсе я не подслушивала. Я пришла вас позвать. — Ну, хорошо, хорошо. Тогда мы идем.
Но Мэдлин подозвала к себе Гариэтт, обняла ее за плечи и внимательно посмотрела ей в глаза. — Послушай, Гариэтт, Лора с тобой разговаривала… ну, о чем-нибудь таком… — О чем это таком? — Ну, о всяких… Об отношениях мужчин и женщин. — Конечно, разговаривала. Мы с ней часто говорили о любви. — Нет, я имею в виду другое. — А-а, ты хочешь узнать, разговаривали ли мы о половых связях и о сексе?
Мэдлин смутилась. Гариэтт смотрела на нее и улыбалась. — Конечно, разговаривали. Я задавала Лоре вопросы, она совершенно спокойно мне все объясняла. — Да-а, ну вы и даете. А почему ты не спрашивала обо всем этом у свой сестры? — У кого? У Донны? Да ты что, Мэдлин! С моей Донной разговаривать о половых связях, о сексе, об эротике? Она же в них ничего не понимает. — Послушай, Гариэтт, а тебя что, очень волнуют проблемы секса? — Конечно, волнуют. Ведь я же хочу стать писателем. А писатель должен знать все. Да и к тому же я еще женщина. — Ты женщина? — Ну нет, ты меня неправильно поняла. В смысле я — особа женского пола. — А-а, — успокоилась Мэдлин. — Послушай, Мэдлин, а можно с тобой поговорить откровенно? — Можно. Мы и так с тобой говорим откровенно. — Нет. Можно тебе задать пару вопросов? — Задавай. — Но ты пообещай, что ответишь на мои вопросы правдиво, без утайки. — Попробую, если я смогу. — Конечно, сможешь. — Можно ли забеременеть, если не будешь спать с мужчиной?
Мэдлин задумалась, такой вариант ей в голову никогда не приходил. — По-моему, Гариэтт, это невозможно. — А Лора мне говорила совсем другое. Она рассказала историю, как одна лесбиянка забеременела от другой. — Такого не могло произойти, — покачала головой Мэдлин. — Да нет. Я тоже самое говорила Лоре, но она мне все объяснила. Оказывается, одна из этих лесбиянок только что переспала с мужчиной, а потом переспала со второй лесбиянкой, вот от этого та и забеременела. — Ну, знаешь, Гариэтт, всякое может быть. Но такое… Маловероятно. — Ай, с тобой бесполезно разговаривать, — махнула рукой Гариэтт, — ты такая же зануда, как моя сестра Донна. И никакой у тебя нет фантазии. Вот из тебя, Мэдлин, писательницы точно не получится.
Мэдлин смутилась и покраснела. Донна, которой уже порядком надоел этот разговор, начала торопить Мэдлин: — Ну, давай, пойдем вниз, а то нас уже заждались. — Послушай, Мэдлин, — остановила Гариэтт, — хочешь, я дам тебе почитать одну книжку. Очень крутую. — Зачем это? — удивилась Мэдлин. — Ну, как же. Я поговорила с тобой и убедилась, что ты ничего абсолютно не понимаешь в жизни. — Слушай, Гариэтт, — вмешалась Донна, — ты просто пользуешься тем, что Мэдлин не хочет с тобой ругаться. А вот я не постесняюсь, и обо всем расскажу отцу.
Гариэтт задумалась. — А тогда я расскажу… — Гариэтт, — остановила ее Донна, — ты уже обо всем успела рассказать отцу. — Думаешь про тебя нечего рассказывать еще? — изумилась Гариэтт. — По-моему, ты рассказала даже больше того, что знала. — Но, Донна, я же писательница. Я могу еще и не такое насочинять. — Ладно, пойдем вниз, — заторопила Донна. И они вдвоем сбежали в гостиную.
Оставшись одна, Гариэтт вытащила свою тетрадь в кожаной обложке, уселась в кресло, где только что сидела Мэдлин, раскрыла ее и принялась громко читать:— И тогда эта нежная, доверчиво прильнувшая женщина стала для него бесконечно желанная. Он жаждал обладать этой мягкой женственной красотой, волнующей в нем каждую жилку. И он стал, как в тумане, ласкать ее ладонью, воплощавшей чистую живую страсть. Ладонь его плыла по шелковистым округлым бедрам, теплым холмикам ягодиц, все ниже, ниже, пока не коснулась самых чувствительных ее клеточек. Мужская его плоть напряглась сильно, уверенно и она покорилась ему. Точно электрический разряд пробежал по ее телу. Это было как смерть, и она вся ему раскрылась. Он не посмеет сейчас быть резким, разящим, ведь она беззащитна, вся открыта ему. Если бы он вонзился в ее тело кинжалом, это была бы смерть. На нее нахлынул мгновенный ужас. Но движение его было странным, замедленным, несущим мир. Темное тяжелое и вместе медленное колыхание космоса, сотворившее мир. Она сама была теперь океан, его тяжелая зыбь, раскачивающая свою темную немую бездну. Где-то в глубине бездна расступалась, посылая свои длинные тягучие валы. Расступалась от нежных и сильных толчков. Толчки уходили все глубже, валы, которые были она сама, колыхались все сильнее, обнажая ее, порывая с ней. Внезапно нежное сильное содрогание коснулось святая святых ее плоти. Крещендо разрешилось, и она исчезла. Исчезла и родилась заново. Женщиной.
Гариэтт прочла это громко. — Вот как надо писать! Вот это образец, Я напишу свой эротический роман. Это будет книга, которую все будут читать. И все скажут, что Гариэтт Хайвер — великолепная писательница, великая писательница. И на этой книге будет стоять посвящение Лоре Палмер, которая честно и без утайки объясняла мне все самое интимное, все самое интересное.
Гариэтт закрыла свою тетрадь, спрятала ее в шкаф и спустилась в гостиную, гордо вскинув голову.
За столом сидели все те же. Доктор Хайвер разговаривал с мистером Палмером об обмене веществ в организме человека и об огромной пользе пеших прогулок.
А миссис Хайвер в это время делилась с миссис Палмер секретом приготовления жаркого, который она получила еще от своей бабушки.
Донна немного с опаской посматривала на мистера Палмера. Она все еще никак не могла привыкнуть к его абсолютно седой шевелюре. Как бы перехватив взгляд своей дочери, мистер Хайвер решил вернуться к довольно опасной теме. — Послушай, Лиланд, — сказал он, — неужели ты, в самом деле, не помнишь, что произошло с тобой возле пианино? — Да нет, — пожал плечами мистер Палмер, — я, в самом деле, ничего не помню. Но охотно верю, что такое могло произойти со мной. — Странно, — задумался доктор Хайвер. — Я чувствую, — продолжал Лиланд, — только странную легкость. Такая бывает после долгой лыжной прогулки или после купания в океане. Ты чувствуешь, что устал, но эта усталость очень приятная. И зверский аппетит.
Мистер Палмер постучал вилкой по своей пустой тарелке. — Я один съел уже больше, чем вы все вместе взятые. — На здоровье, мистер Палмер, — сказала миссис Хайвер, — еще есть жаркое. Вам подложить? — Да нет, не стоит, — отказался Лиланд. — Ну вот, — сказал мистер Хайвер, — кажется, все становится на свои места. Успокойся, Лиланд, такое бывает. Это связано с твоим большим нервным напряжением. Вспомни свои студенческие годы, думаю, и у тебя после экзаменов бывал такой зверский аппетит. — О да, — кивнул головой мистер Палмер, — у нас на юридическом было очень много экзаменов. И представляешь, какие сложные? Хотя и на медицинском, наверное, не легче? — Конечно, — согласился доктор Хайвер, — представляешь, сколько нужно было выучить всяких латинских терминов. Это теперь они у меня сами срываются с языка, а тогда приходилось все заучивать.