Миссис Брендон задумалась, держа в руке чашку чая, а потом спросила: — А он что-нибудь говорил при этом? — Говорил, — изумилась Элизабет, — с кем? Мне некогда было стоять и болтать. — Сам с собой, — пояснила миссис Брендон. — Может, он ругался?
В ее голосе прозвучала нотка надежды. — Ругался? — пожала плечами Элизабет. — Энди? Разве он умеет ругаться? — Я же говорила, — зло бросила Элеонора, — он слишком мягкотел, он даже не может ругаться. — Возможно, — предложила Элизабет, — он ругался раньше, когда лез под кровать, а я просто пришла позже. — Кончил ругаться, — ворчала Элеонора, — любой настоящий мужчина ругался бы, не переставая. Каждый полицейский ругался бы без передышки. А Энди — просто размазня. — Может быть, — жалея племянника, предположила Элизабет, — он ругался, только шепотом, а я просто не расслышала. У него только ноги торчали из-под кровати, так далеко он залез в поисках пули. Может, он и ругался.
Наконец, по лестнице зазвучали неуверенные шаги Энди, и он вошел в гостиную. На его лице была широкая деланная улыбка. Именно с таким выражением он каждый день выходил к ужину и делал это не столько по собственному желанию, сколько по совету матери. Ведь его мать взяла привычку каждый раз закреплять на зеркале для бритья какое-нибудь мудрое изречение, жизненный совет, как называла их сама миссис Брендон. Но их запас у женщины был довольно ограничен и они повторялись. Почему-то самым любимым ее советом было: «Всегда улыбайся». Именно такое жизненное изречение и увидел офицер Брендон прикрепленным к зеркалу в ванной. — Ты чего так улыбаешься? Ты смеешься надо мной? — спросила Элеонора. — Я смеюсь? — изумился Энди Брендон. — Ты нашел пулю? — еще более строго спросила мать.
Энди замялся:— Всякое случается, — сказал он, садясь за стол. — Я же собственными глазами видел, как патрон вывалился из барабана и укатился под кровать. Возможно…
Но тут его перебила мать: — Только не проси меня приниматься за поиски. Я не буду ползать на четвереньках и стукаться головой о днище кровати. Я воображаю себе, Энди, как бы другие ругались, проделывая это.
Энди задело за живое слово «другие», потому что мать его постоянно упрекала именно другими. Всегда находились какие-то другие люди, которые были лучше и мужественнее ее сына. — Вовсе не так уж плохо воспитывать свой характер и сдерживать эмоции, — заметил Энди. — Мне, по-моему, это с успехом удалось. Я очень сдержан все время, никогда не позволяю себе ничего лишнего и вообще…
Тетушка боязливо его остановила:— Энди, если ты сейчас начнешь разглагольствовать, то запутаешься в какой-нибудь длинной фразе и не сможешь довести ее до конца. — Хорошо, тетушка, я ограничусь тем, что скажу: мне очень жаль, если с патроном что-нибудь произойдет, если он потеряется. — Хорошо, — успокоила его Элизабет, — я поищу его после ужина. У меня просто врожденная способность находить то, чего не может найти никто другой. — Я убежден в этом, — любезно согласился Энди, накладывая себе в тарелку жареный картофель. — Вы, тетушка, такая хорошая, вы просто как никто… — У тебя в распоряжении всего пятнадцать минут, — строго напомнила ему мать, нельзя так копаться с ужином. Долго есть вредно. — Мне бы очень хотелось, — вздохнул Энди, — чтобы ты мне хоть изредка давала закончить начатую фразу. — Пока я твоя мать, тебе придется меня выслушивать, — заверила его миссис Брендон. — Да, дорогая матушка, — отозвался Энди, — я совсем забыл спросить, как ты себя чувствуешь.
Но миссис Брендон не обратила на его фразу никакого внимания. Она уже смотрела на Элизабет. — А ты смотришь телесериал «Приглашение к любви»? — Да, но мне жаль, что я пропустила сегодняшнюю серию. — Да, жаль, — согласилась Элеонора, — но если ты хочешь, я могу рассказать, что там произошло. — Да ладно, не надо, — испуганно сказала Элизабет, боясь, что миссис Брендон начнет монолог на полчаса, — я сама утром все посмотрю, когда будут повторять. Не стоит беспокоиться. — Нет, Элизабет, эта серия, ну просто потрясающая, она была абсолютно иной, чем все предыдущие.
Элеонору было трудно остановить. — Там у хозяев виллы гости, и главный герой был пьян. Что он вытворял! Это было умопомрачительно. — Не знаю, — удивилась Элеонора, — по-моему, в пьянстве ничего умопомрачительного и веселого нет. — Да, но он прямо-таки еле держался на ногах. — Не понимаю, Элеонора, чему ты так радуешься? — Да, он был пьян, но смотрелся гораздо занятнее тех, кто держался на ногах, — парировала миссис Брендон. — По-моему, — вставил Энди, — мужчина может быть умопомрачительным и тогда, когда держится на ногах.
Мать строго посмотрела на него. — Я говорю о совсем другом. Мужчине, Энди, идет, если он позволяет себе что-нибудь лишнее. — Но, мама, ты же сама учила меня… — Энди запнулся, ему явно не хотелось вспоминать то, чему учила его мать. — И ты сам, Энди, — наставительно произнесла миссис Брендон, — только выиграл, если бы позволял себе что-нибудь лишнее. Конечно же, не всегда, а только иногда. Они бы все — и этот шериф Трумен, если только можно его назвать так, и агент ФБР Дэйл Купер признали бы тебя, признали бы все твои заслуги… — Извини, мама, но мне не хочется об этом говорить. Главное — делать свое дело честно, — Энди отправил в рот очередную порцию жареной картошки. — Больше всего меня злит, — воскликнула миссис Брендон, — твое спокойствие. Тебя никто не замечает, с тобой не считаются, а ты так спокойно все это воспринимаешь. — Ничего страшного не происходит, по-моему, — заметил Энди, — не стоит так горячиться. — Это я горячусь? — не на шутку разошлась миссис Брендон. — А по тебе так все хорошо. Ты спасаешь жизнь Трумену, а он? Он чем отблагодарил тебя? И это все, Энди из-за твоей мягкотелости.
Элизабет хотела вставить что-то, чтобы остановить свою родственницу, но махнула рукой. А та продолжала: — И еще эта Люси… Где ты только нашел такую дрянь? Она тебе совсем не пара. — Мама… — пробовал вставить Энди. — Нет, ты будешь слушать меня. Я тебя научу, наконец, быть мужчиной. — Но, мама… — По-моему, ты зря спасал жизнь этому Трумену, — зло говорила миссис Брендон, — если бы его убили, ты бы теперь был шерифом. — Мама, ты сама не понимаешь, что говоришь, — пробовал остановить ее Энди, — долг каждого полицейского защищать своего начальника. — Но ты бы тогда стал шерифом, как твой отец. — Не знаю, мама, даже если бы Гарри не стало… — Энди с трудом предположил последнее, — то думаю, шерифом стал бы Хогг. — Хогг! — мать прямо-таки закричала от негодования, — этот недоучка?
К чести миссис Брендон следует отметить, что среди ее многочисленных недостатков не было одного — расизма, поэтому ее ненависть к Хоггу ограничивалась тем, что он мог помешать сделать ее сыну карьеру. — Ты бы, Энди, уже был шерифом, как твой отец. — У нас должности не передаются по наследству, — робко вставил Энди. — Все из-за твоей мягкотелости, — все время возвращала разговор в прежнее русло миссис Брендон, — ты, Энди, боишься всех. Ты даже мне не можешь резко ответить. — По-моему, мама, это было бы не очень прилично, — заметил Энди. — Нет, ты не мужчина, — с сожалением в голосе произнесла миссис Брендон, — ты даже не умеешь ругаться. Из тебя так и не получился настоящий полицейский. Ты даже не можешь как следует напиться, — привела свой последний, сомнительный аргумент мать.