Book.

Но по всему было видно, что главной действующей силой в этом потоке являлось духовенство.

Годунов вышел навстречу шествию из монастыря не один, тоже с духовенством и тоже с иконой – Смоленской Божией Матери.

– Государь мой, патриарх Иов! Зачем ты на такое серьезное дело меня сподвигаешь?

Иов, уже разозленный многодневной кампанией, сказал при всех:

– Да затем, Борис, что, кроме тебя, никому это дело не под силу. Иначе море крови прольется допреж того, как порядок установится.

А люди окружили Новодевичий монастырь широким потоком и в разноголосицу вопили:

– Благочестивая царица! Помилуй нас!

– Дай нам на царство своего брата!

– Помилосердствуй о нас!

– Пощади нас!

Люди лезли на деревья, пытались влезть на башни и стены. Одного мальца, припирая шестом к стене, подняли наверх к зубцам стены, находящимся у окон царицы. И он вопил там каким-то неестественно сильным голосом:

– Пощади нас, царица! Пощади нас, царица!

Служащие монастыря не спихивали его наземь. Это наводило на размышления. Потому что при всей беспорядочности и непонятности жизни тех дней царская охрана работала исправно и четко.

Борис и патриарх Иов вошли в монастырь и прошли в палаты царицы. Они пробыли там около часа.

Слегка усилился мороз. Чуть-чуть начали вытекать ручейки из людского моря, окружавшего монастырь. Шум голосов затихал.

Вот наконец, на радость огромного количества людей, от Красного крыльца палат царицы к окраинам людского моря побежала радостная весть:

– Согласился!

– Согласился!

– Борис Федорович дал согласие!

– Слава тебе, Господи, Царица Небесная!

* * *

Судьба Годунова как-то так складывалась, что события никогда не приходили к нему поодиночке. Но его незакованное мышление всегда позволяло ему из двух бед извлечь хотя бы одну выгоду.

Так и в этот раз пришла весть: Орда вышла из Крыма.

Механизм упреждения набегов Крымской орды на Русию был до чрезвычайности примитивен. И в такой же степени надежен.

Вдоль главной «царской» дороги, или «дороги великого хана», на равнинах тут и там росло большое количество высоких дубов.

Каждый раз, идя набегом на «Русию», крымский хан или калга собирались спилить их на обратном пути. И каждый раз на обратном пути было не до этого.

При этих дубах на расстоянии многих верст друг от друга размещались конные сторожевые двойки. Менялись они каждые четыре дня.

Едва начинался рассвет, один из них забирался на самую верхушку дуба, в специально устроенное гнездо, и внимательно, до боли в глазах, начинал всматриваться в даль.

Второй постоянно находился под деревом при лошадях. И не дай бог им отлучиться от поста, засекут до смерти!

Как только верхний сторож на первом дубе замечал пыль или что-то очень подозрительное вдали, он давал команду нижнему:

– Тревога! Крымцы! Татары! Гони!

Нижний караульный прыгал в седло и скакал на своей степной добротной лошади ко второму дубу что есть мочи.

На подходе к нему он кричал и со всех сил размахивал руками, привлекая к себе внимание.

Едва верхний дежурный со второго дуба замечал его, он давал команду своему напарнику приготовиться и сесть в седло.

Так весть неслась до ближайшей крепости и дальше попадала в Москву.

Очень часто тревога была ложной. И об этом обычно сообщал второй караульщик, который не имел права слезать с дуба, пока точно не установит причину тревоги.

Татарин – враг подвижный, проворный и опасный. Зная, что за ним ведется надзор, он двадцатью—тридцатью тысячами всадников всегда мог отвлечь внимание дозорщиков. А потом основной конной массой нанести кровавый удар там, где его совсем не ждали. Поэтому и сторожили его во многих направлениях.

Никакой поклажи у татар не было. Никакой добычей они себя не обременяли, кроме самой дорогой – пленников. Каждый татарин имел при себе две-три хорошо приученных лошади. И любой из крымцев всегда мог, не теряя скорости, на скаку поменять лошадей.

Из оружия татары имели лук, стрелы и саблю. Иногда плеть. К седлу они еще привязывали длинную веревку. Они прекрасно стреляли из лука с седла на скаку.

Сотня татар спокойно обращала в бегство двести необученных русских.

В этот раз механизм сработал как всегда.

Сначала поскакали нижние дежурные с вестью: «ТРЕВОГА! КРЫМЦЫ! ОРДА ВЫХОДИТ!»

Потом верхние, с некоторым опозданием, поскакали с вестью: «Нет, не Орда, только часть ее: в Москву идет великое посольство».

И как всегда, новость передавали только самому высокому начальству. Чтобы она не расползлась по границам, по посольствам и по торговым гостям. Чтобы она, упаси господи, не мобилизовала врагов.

В Москве она поступила в палаты Семена Никитича Годунова.

Несмотря на позднюю ночь, он отправился с докладом к Борису. О набегах Орды, о пожарах, о моровом поветрии государю следовало сообщать немедленно.

– Хорошо, что это не Орда, а посольство, – сказал Семен Никитич, когда доложил обе новости. – Нам только Орды не хватало.

Годунов выслушал весть и ответил сразу:

– Орды нам и вправду не хватает! Он – постоял в полумраке кабинета и объявил свое решение: – Не будем князьям и боярам сообщать о посольстве. Скажем первую новость – Орда идет.

– Всегда ты нас запутываешь, Борис, – недовольно произнес Семен Никитич. – Для чего нам Орда? Тебе своих забот не хватает? У тебя бояре смирными стали, ручными? У тебя Москва утихла?

– А для того и нужна, чтобы бояр призвать к порядку, показать им, кто хозяин. Кто может полки собрать, начальников назначить без свары. Кто может в две недели всю Русию к Серпухову стянуть.

– Смотри, и в самом деле Орду накаркаешь!

– А и накаркаю. Орда уже не та стала. Вспомни, как в последний раз их гнали.

Оба вспомнили набег татар в девяносто первом, после убийства царевича. Черная тень набежала на лицо Годунова, он перекрестился. Семен Никитич перекрестился тоже.

* * *

Афанасий Нагой сдавал. Сдавал не от усталости и возраста, сдавал от резко изменившейся жизни. Он привык к интригам, гонке, опасностям, которых не боялся. Не потому он не боялся, что был безумно храбр, а потому, что слишком хорошо считал. И каждую опасность он трижды предвидел за версту и трижды успевал принять против нее меры.