– Кажется, я догадываюсь зачем. Он хотел, чтобы вы оценивали происходящие события и факты независимо ни от чьего мнения.
– Поэтому вы тоже не намерены мне ничего рассказывать? – рассердилась мисс Марпл. – Полно! Всему есть пределы!
– Да, – улыбнулся Уэнстед, – согласен. Нам надо покончить с неопределенностью. Я изложу вам кое-какие факты, и, надеюсь, они многое прояснят для вас. И вы сообщите мне то, что знаете.
– Вот в этом я сильно сомневаюсь, – усмехнулась мисс Марпл. – Может, у меня и есть парочка любопытных соображений, но это ведь не факты.
– Поэтому... – начал профессор Уэнстед, но внезапно замолчал.
– Ради бога, расскажите же мне что-нибудь, – попросила мисс Марпл.
– Я не собираюсь излагать вам всю предысторию событий – это слишком долго, да и не нужно. Просто объясню, почему я замешан в этом деле. Время от времени моими советами конфиденциально пользуется министерство внутренних дел. Я поддерживаю связь и с другими учреждениями, например с заведениями, где содержатся люди, признанные виновными в совершении определенного рода преступлений и осужденные пожизненно или на какой-то срок. Если они моложе установленного законом возраста, их переводят в другие места и назначают другие меры наказания. Не сомневаюсь, вам это понятно.
– Да, вполне.
– Обычно меня вызывают для консультации сразу же после совершения... э-э... преступления, чтобы узнать мое мнение о том, как поступить с задержанным, и услышать, благоприятен или неблагоприятен прогноз. К нашему делу это не имеет никакого отношения, поэтому не стоит подробно останавливаться на этом. Итак, периодически ко мне обращается за советом руководитель подобного заведения. Однажды я получил извещение от соответствующего департамента министерства внутренних дел. Мне выписали пропуск, и я отправился к начальнику тюрьмы, исправительного заведения, психлечебницы – в общем, как хотите, так и называйте. Оказалось, что начальник – мой старый приятель. В тюрьме мне предстояло побеседовать с одним молодым человеком, и начальник изложил мне суть проблемы. Этот заключенный внушал моему приятелю некоторые сомнения. Это было несколько лет назад. Сейчас в тюрьме новый начальник, и он тоже неспокоен. Не подумайте, что этот человек – врач или психолог, но у него богатый жизненный опыт и он много наблюдал за заключенными. Короче говоря, этот юноша едва ли не с детских лет стал совершенно невыносимым. Называйте это как угодно: юный бездельник, хулиган, лоботряс, негодяй. Определения разные, но одни из них что-то отражают, другие нет, а третьи лишь озадачивают. Однако, несомненно, у него были черты, свойственные преступной личности. Объединившись с такими же головорезами, он избивал людей, совершал кражи, принимал участия в аферах, подделывал векселя. В общем, такие сыновья приводят отцов в отчаяние.
– Понятно.
– И что же вам понятно, мисс Марпл?
– Полагаю, вы говорите о сыне мистера Рэфьела.
– Совершенно верно. А что вы знаете о нем?
– Ничего. Только слышала вчера, что у мистера Рэфьела был сын-преступник, который, мягко выражаясь, доставлял вместо радости только огорчения. Мне мало известно о нем. Это единственный сын мистера Рэфьела?
– Да. Но у мистера Рэфьела было еще две дочери. Одна из них умерла четырнадцатилетней девочкой, вторая, старшая, удачно вышла замуж, однако внуков ему не родила.
– Это очень огорчало его?
– Возможно, – ответил профессор Уэнстед. – Кто знает? Жена мистера Рэфьела умерла молодой, и, полагаю, ее смерть очень опечалила его, хотя он никогда не показывал этого. Сильно ли он любил своих детей, я не знаю, но, уж конечно, обеспечивал их всем необходимым и создал им прекрасные условия. Однако какие чувства он питал к ним, никому неведомо. Мистер Рэфьел не располагал к расспросам подобного рода. По-моему, вся его жизнь и все интересы были сосредоточены на одном: он делал деньги. Только это и занимало его, как и всех великих финансистов, причем не сами деньги, а процесс их преумножения и поиски хитроумных, неожиданных путей для этого. Мистер Рэфьел получал наслаждение от таких занятий, любил их. Все остальное почти не интересовало его.
Думаю, он делал все возможное для сына: вызволял его из неприятностей в школе, нанимал ему лучших адвокатов, когда дело доходило до суда. И вдруг последовал удар, по сравнению с которым прежние прегрешения юноши – только цветочки! Его обвинили в изнасиловании. Суд признал Майкла виновным, и ему дали срок, сделав скидку на его молодость. Позже против него было выдвинуто обвинение в совершении второго, еще более страшного злодеяния.
– Он убил девушку, верно? Это я уже слышала.
– Он заманил девушку далеко от ее дома. Спустя какое-то время обнаружили ее труп. Девушку задушили, а после этого ей размозжили лицо и голову чем-то тяжелым, возможно камнем, чтобы помешать опознанию.
– Некрасивая история. – Тон мисс Марпл свидетельствовал о том, что эту пожилую леди трудно чем-либо удивить.
Профессор Уэнстед бросил на нее короткий взгляд:
– Вы так это называете?
– Боюсь, что именно так. Терпеть не могу подобные дела! И не ждите от меня сочувствия, скидок на трудное детство или дурное окружение. Я не стану жалеть вашего молодого убийцу, потому что не выношу негодяев, совершающих гнусные поступки!
– Рад слышать это. Вы не поверите, чего только я за годы своей работы не наслушался от преступников. Рыдая и скрежеща зубами, они убеждали меня в том, что виной всему их прошлое. Если бы только люди знали, сколь многим удается сохранить душу чистой, несмотря на все невзгоды, жестокость, дурное окружение, тяжелые условия жизни, я думаю, они вряд ли испытали бы к преступникам хоть тень сострадания. Да, неудачники достойны жалости, но лишь в том случае, если они отягощены дурной наследственностью и не способны контролировать себя. Мне очень жаль эпилептиков. Если вы знаете о генетике...
– Да, более или менее, – перебила его мисс Марпл. – Теперь все знают об этом, хотя, разумеется, я не вдавалась в научные подробности.
– Начальник тюрьмы – человек опытный – объяснил мне, почему так интересуется моим мнением. Чем больше он наблюдал за этим заключенным, тем больше сомневался в том, что он – убийца. Юноша совсем не походил на тех убийц, которых он видел раньше, не соответствовал сложившемуся у него представлению о подобного рода преступниках. Отлично понимая, что заключенный порочен до мозга костей и никакие меры воздействия не способны исправить его, поставить на путь истинный, он вместе с тем все сильнее проникался уверенностью в том, что произошла судебная ошибка. Начальник тюрьмы не мог поверить, что этот парень убил девушку, сначала задушив ее, а потом изуродовав ей лицо и забросав камнями в овраге. Он просто не мог заставить себя поверить в это. Начальник просмотрел все материалы дела: они не оставляли сомнений в его виновности. Парень знал эту девушку, его несколько раз видели с ней. Судя по всему, они были в близких отношениях. Имелись косвенные улики. Его малолитражку видели неподалеку от места преступления. Парня опознали. Вроде бы все ясно. Но моего приятеля мучили сомнения. Он из тех, у кого очень сильно развито чувство справедливости. Поэтому хотел услышать независимое мнение, однако не полицейского, а медика-профессионала. Он попросил меня осмотреть этого молодого человека, поговорить с ним, оценить его с психологической точки зрения и сделать заключение.