– Ребенок должен появиться со дня на день, но ты не волнуйся, – проговорил Беокка и, с улыбкой наклонившись ко мне, перешел на заговорщический шепот: – Я привез пергаменты.
Я непонимающе взглянул на капеллана.
– Какие пергаменты?
– Завещание твоего отца! Хартии на землю! – Беокку поразило, что я не сразу понял, о чем речь. – У меня есть доказательства, что ты – олдермен!
– Я и есть олдермен, – заявил я так, словно доказательства ничего не значили. – И всегда им буду.
– Нет, если Эльфрик и дальше будет действовать в том же духе. А если у него родится сын, тот станет наследником.
– Дети Гиты всегда умирали, – возразил я.
– Молись, чтобы и этот ребенок умер! – сердито проговорил Беокка. – Но ты еще олдермен. Я обязан выполнить волю твоего отца, упокой, Господи, его душу.
– Значит, ты ушел от дяди?
– Да, ушел! – с жаром ответил он, явно гордясь тем, что оставил Беббанбург. – Я – англичанин, – продолжал капеллан, его косые глаза сверкали на солнце, – поэтому отправился на юг, Утред, в поисках англичан, готовых драться с язычниками; англичан, способных выполнить волю Бога. И я нашел их в Уэссексе. Они хорошие люди, божьи люди, железные люди!
– А Эльфрик не стал сражаться с датчанами? – спросил я.
Я знал, что он не станет, но хотел услышать подтверждение.
– Твой дядя не хочет неприятностей, – пояснил Беокка, – и вот язычники процветают в Нортумбрии, а свет веры в Господа нашего Христа меркнет с каждым днем.
Он молитвенно сложил руки, парализованная левая подергивалась, прижатая к испачканной чернилами правой.
– И не только Эльфрик смирился. Риксиг из Дунхолма задает датчанам пиры, Эгберт сидит на их троне – должно быть, небеса рыдают при виде такого предательства. Этому надо положить конец, Утред! И вот я поехал в Уэссекс, потому что тамошний король – богобоязненный человек и знает, что только с помощью Господа мы сумеем разбить датчан. Я выясню, не захотят ли в Уэссексе заплатить за тебя выкуп.
Последняя фраза застала меня врасплох: вместо того чтобы обрадоваться, я изумился. Беокка нахмурился.
– Ты не слушал меня?
– Ты хочешь, чтобы меня выкупили?
– Конечно! Ты же благородной крови, Утред, тебя нужно спасти! А Альфред умеет в таких случаях быть щедрым.
– Хорошо бы, – ответил я, понимая, что от меня ждут именно таких слов.
– Тебе следует познакомиться с Альфредом, – с воодушевлением продолжал Беокка. – Он тебе понравится.
Я не имел желания знакомиться с Альфредом после того, как слышал его причитания по поводу соблазненной служанки. Но Беокка настаивал, поэтому я отправился к Рагнару и спросил его разрешения.
Рагнар удивился.
– Зачем косоглазому знакомить тебя с Альфредом? – спросил он, глядя на Беокку.
– Он хочет, чтобы меня выкупили. Думает, что Альфред за меня заплатит.
– Даст хорошие деньги! – Рагнар захохотал. – Иди, иди, – беззаботно бросил он, – всегда полезно посмотреть на врага вблизи.
Беокка успел кое-что рассказать об Альфреде и его брате, пока мы с капелланом шли к царственной компании.
– Альфред – главный советник своего брата, – пояснил он. – Король Этельред – хороший человек, только слабонервный. У него, разумеется, есть сыновья, но оба слишком малы...
– Значит, когда Этельред умрет, – спросил я, – королем станет его старший сын?
– Нет, нет! – Беокка был явно шокирован. – Этельвольд слишком юн, не старше тебя!
– Но он же сын короля, – настаивал я.
– Когда Альфред был маленьким, – Беокка наклонился ко мне и понизил голос, впрочем, не скрывая своего восторга, – отец взял его с собой в Рим. Посмотреть на Папу! И Папа, Утред, приветствовал его как будущего короля!
Священник посмотрел на меня так, словно только что привел неопровержимое доказательство.
– Но он же не наследник, – сказал я, ничего не понимая.
– Папа сделал его наследником! – прошипел Беокка.
Гораздо позже я познакомился со священником, бывшим прежде в свите старого короля, и тот сказал, что никто не провозглашал Альфреда королем, что он просто удостоился каких-то ничего не значащих римских почестей. Но сам Альфред до последнего дня твердил, что Папа пожаловал ему право наследования – так он оправдывал незаконный захват трона, принадлежавшего по праву старшему сыну Этельреда.
– Но когда Этельвольд вырастет... – начал я.
– Тогда он, конечно, сможет стать королем, – нетерпеливо перебил Беокка, – но если его отец умрет раньше, чем Этельвольд войдет в зрелый возраст, королем станет Альфред.
– Тогда Альфреду придется убить Этельвольда, – заметил я, – и его брата тоже.
Беокка посмотрел на меня в неприятном изумлении.
– Почему ты так говоришь?
– Ему придется их убить. Ведь мой дядя хочет убить меня.
– Он и вправду хотел тебя убить. Возможно, все еще хочет! – Беокка перекрестился. – Но Альфред – не Эльфрик. Нет, нет! Альфред будет относиться к племяннику с христианским милосердием, без сомнения, и это еще одна причина, по которой именно он должен стать королем. Он добрый христианин, Утред, я молюсь, чтобы ты вырос таким же. По воле Божьей Альфред будет королем. И Папа это подтвердил! Мы должны повиноваться воле Господа, лишь тогда можно надеяться разбить датчан.
– Только повинуясь? – переспросил я. Мне казалось, для победы нужны мечи.
– Только повинуясь, – твердо повторил Беокка, – и веруя. Бог дарует нам победу, если мы всем сердцем будем веровать, если станем лучше, если будем Его восхвалять. И Альфред будет поступать именно так! Если он нас возглавит, само небесное воинство придет нам на помощь. Этельвольду такое не под силу, он ленивый, нахальный, докучливый ребенок.
Беокка схватил меня за руку и протащил через толпу свитских знатных саксов и мерсийцев.
– Не забудь преклонить перед ним колени, он ведь принц.
Он подвел меня к месту, где сидел Альфред, и я послушно встал на колени, как велел Беокка.
– Вот мальчик, о котором я говорил, господин, – сказал священник, – олдермен Утред из Нортумбрии. Он попал в плен к датчанам при падении Эофервика, но он хороший мальчик.
Альфред пристально посмотрел на меня, и, сказать по правде, мне стало не по себе. Со временем я обнаружил, что он умный человек, очень умный, и соображает вдвое быстрее большинства людей. А еще он был очень-очень серьезным и понимал все на свете, кроме шуток. Альфред все воспринимал всерьез, даже мальчишку, и изучал меня долго и пристально, словно стараясь проникнуть в глубины моей души.