А потом он уехал.
* * *
И у нас снова появилась армия, потому что урожай был собран, и пора было двигаться на север.
Гутред отправлялся на север по трем причинам. Во-первых, чтобы победить Ивара; во-вторых, присутствие Кьяртана в Нортумбрии беспокоило его, словно гноящаяся рана; и в-третьих, Эльфрик должен был подчиниться власти Гутреда. Ивар был опаснее всех, и он наверняка разбил бы нас, если бы повел свою армию на юг. Кьяртан был менее опасен, но его следовало уничтожить, потому что в Нортумбрии не будет мира, покуда он жив. Эльфрик представлял собой еще меньшую угрозу, чем Кьяртан.
— Твой дядя — король Беббанбурга, — сказал мне Гутред, когда мы маршировали на север.
— Он сам себя так назвал? — сердито спросил я.
— Нет-нет! Для этого у него слишком много здравого смысла. Но в действительности он и есть король. Земли Кьяртана — своего рода барьер, так ведь? Поэтому правление Эльфрика не простирается дальше Дунхолма.
— Раньше мы были королями Беббанбурга, — сказал я.
— Да? — удивленно спросил Гутред. — Королями Нортумбрии?
— Берниции, — ответил я.
Гутред никогда не слышал этого названия.
— Она занимала весь север Нортумбрии, — объяснил я, — а все земли вокруг Эофервика были королевством Дейра.
— Потом они объединились? — заинтересовался Гутред.
— Потом мы убили их последнего короля. Но это было много лет тому назад. Задолго до появления христианства.
— Итак, ты заявляешь, что имеешь право быть королем этих земель? — спросил Гутред.
К моему удивлению, в голосе его слышалось подозрение.
Я пристально уставился на своего спутника, и он покраснел.
— Признайся, Утред, ты все-таки хочешь быть тамошним королем? — настаивал он, пытаясь сделать вид, что ему безразличен мой ответ.
Я засмеялся.
— Господин король, если ты вернешь мне Беббанбург, я встану перед тобой на колени и поклянусь в вечной верности тебе и твоим потомкам!
— Потомкам, говоришь? — весело отозвался он. — Ты видел Осбурх?
— Видел.
Осбурх была племянницей Эгберта, саксонкой и жила во дворце, когда мы взяли Эофервик. Ей исполнилось четырнадцать, она была пухленькой, темноволосой и довольно хорошенькой.
— Как думаешь, если я на ней женюсь, — спросил меня Гутред, — Хильда согласится стать ее компаньонкой?
— Спроси у нее сам, — ответил я, мотнув головой назад, в сторону следовавшей за нами Хильды.
Накануне я предложил ей вернуться в Уэссекс с отцом Виллибальдом, но Хильда заявила, что еще не готова встретиться с Альфредом. Я прекрасно понимал ее, а потому не настаивал.
— Думаю, она сочтет за честь стать компаньонкой твоей жены, — сказал я Гутреду.
* * *
В первую ночь похода мы встали лагерем в Онхрипуме, где маленький монастырь дал приют Гутреду, Эадреду и множеству церковников. Теперь в нашей армии насчитывалось около шестисот человек, почти половина из них — конные, поэтому огни нашего лагеря осветили все поля вокруг монастыря. Как командир личной стражи короля, я разбил свой лагерь поближе к зданиям монастыря, а мои подчиненные (теперь их насчитывалось сорок человек, почти все в кольчугах, награбленных в Эофервике) расположились неподалеку от монастырских ворот.
Первую часть ночи я стоял на часах вместе с Клапой и двумя саксами. Со мной был и Ситрик. Хотя я называл его своим слугой, но вовсю учил владеть мечом и щитом. Мне казалось, что через год-другой из мальчишки получится неплохой воин.
— Ты хорошо присматриваешь за головами? — спросил я его.
— Ох, и воняет же от них! — скривился Клапа.
— Не больше, чем от тебя самого, Клапа, — осадил я верзилу.
— Они в безопасности, мой господин, — заверил Ситрик.
— Вообще-то у меня должно было быть восемь голов, — заметил я и шутливо обхватил пальцами шею парнишки. — У тебя костлявая шейка, Ситрик.
— Но крепкая, мой господин, — ответил он.
Как раз в этот миг дверь монастыря открылась, и из нее выскользнула Гизела в черном плаще.
— Тебе следовало бы спать, моя госпожа, — пожурил ее я.
— Я не могу уснуть. Хочу прогуляться.
Гизела с вызовом уставилась на меня. Ее губы были чуть приоткрыты, и пламя костра поблескивало на ее крупных красивых зубах и отражалось в бездонных глазах.
— Куда ты хочешь пойти? — спросил я.
Она пожала плечами, все еще глядя на меня, и я подумал, что Хильда спит в монастыре.
— Оставляю тебя за главного, Клапа, — сказал я, — и, если вдруг явится Ивар, убей ублюдка.
— Да, мой господин.
Я слышал, как стражники захихикали, когда мы с Гизелой пошли прочь. Пришлось хорошенько на них рявкнуть, чтобы они замолчали. Я повел Гизелу к деревьям, что росли к востоку от монастыря, потому что там было темно. Она взяла меня за руку.
Гизела молчала, довольствуясь тем, что идет рядом со мной.
— Ты не боишься ночи? — спросил я ее.
— С тобой — нет.
— Когда я был ребенком, — произнес я, — то превратился в скедугенгана.
— А что такое скедугенган?
Слово было саксонским, незнакомым для нее.
— Движущаяся Тень, — пояснил я. — Создание, которое крадется во мраке ночи.
Неподалеку заухала сова, и пальцы Гизелы невольно сжали мою руку.
Мы остановились под деревьями, кроны которых ерошил ветер. Сквозь листья пробивался скудный свет лагерных костров, и я приподнял лицо Гизелы и посмотрел на нее сверху вниз. Она была высокой, но все же на голову ниже меня. Она позволила себя рассматривать, потом закрыла глаза, и я осторожно провел пальцем вниз по ее длинному носу.
— Послушай… — начал было я, но потом замолчал.
— Да, — отозвалась она, как будто знала, что я собирался сказать.
Я заставил себя отвернуться от Гизелы.
— Я не могу сделать Хильду несчастной.
— Она сказала мне, что вернулась бы в Уэссекс с отцом Виллибальдом, но хочет посмотреть, возьмешь ли ты Дунхолм, — ответила моя спутница. — Она говорит, что молится, чтобы тебе это удалось, и что Бог подаст ей знак, будет ли сопутствовать тебе удача.
— Она так сказала?
— Хильда полагает, что это будет одновременно и знаком, говорящим, что она может вернуться в монастырь. Так она сказала мне этой ночью.
Похоже, Гизела говорила правду. Я погладил ее лицо.
— Тогда мы должны подождать, пока Дунхолм не будет взят, — ответил я, хотя собирался сказать совсем другое.