– Генеральского любимчика? – задумчиво повторил Моррис. Будучи человеком корыстным, хотя и не хуже других, капитан опасался официального расследования, но был слишком ленив, чтобы подкорректировать записи в платежных ведомостях, внимательное изучение которых могло вскрыть многочисленные факты подлогов и прочих финансовых нарушений. Кроме того, Моррис побаивался, что Шарп каким-то образом прознает о его роли в спектакле с участием Хейксвилла. Трудно представить, что какой-то рядовой мог иметь такое влияние на армейское командование, но, с другой стороны, кто бы мог подумать, что генерал-майор лично появится в роте, чтобы озаботиться судьбой этого самого рядового. Вокруг творилось что-то странное, непонятное, а странное и непонятное всегда представлялось Моррису угрозой. Он не хотел многого и мечтал только о спокойной жизни. Без присутствия в ней рядового Шарпа. – Но я ведь не могу теперь убрать эту запись из журнала, – пожаловался капитан, кивая на страницу.
– И не надо, сэр. Надо только ничего никому не говорить. От нас ведь ничего не требуется, сэр. Нам не нужно ничего заполнять. А как он выглядит, это и так все знают. Я обо всем позабочусь, сэр. Дам понять, что тот, кто увидит Шарпа, сделает доброе дело, если пустит пулю ему в спину. – Видя, что Моррис нервничает, Хейксвилл продолжал: – Сделаем все без лишнего шума, сэр. Лишь бы только он оказался в Серингапатаме. Разнесем этот чертов город на части. Убьем Шарпа на месте, а другого он и не заслуживает. Добра от него не будет, сэр, я это нутром чую. А если от кого нет добра, то от него лучше избавиться. Так написано в скрижалях, сэр.
– Я тоже так думаю, сержант. Я тоже так думаю. – Моррис закрыл журнал. – Поступайте так, как считаете нужным. Я вам доверяю.
– Для меня ваше доверие – большая честь, сэр. Большая честь. И я, сэр, сделаю для вас все. Помяните мое слово, я с ним разберусь. В Серингапатаме.
* * *
– Что ты, черт возьми, делаешь, Шарп? – Лоуфорд был вне себя от злости. Лейтенанту надоело притворяться рядовым, а кроме того, они впервые за весь день остались вдвоем. Вдвоем, но не одни, потому что неподалеку находились еще с десяток солдат из батальона Гудена, включая коренастого сержанта Ротье, присматривавшего за новичками с соседнего кавальера. Все они несли сейчас караульную службу на одном из участков южной стены. – Ей-богу, Шарп, тебе это так не сойдет! Нас послали сюда, чтобы спасти Маккандлесса, а не убивать его. Ты что, рехнулся?
Шарп молча смотрел перед собой. Справа от него между зелеными берегами лениво катилась река. Мелководная в сухой сезон, с приходом муссона она набухала, разливалась и затапливала торчащие тут и там камни. Шарп чувствовал себя намного лучше – мазь доктора Венкатеша если не сняла совсем, то по крайней мере значительно уменьшила боль в спине. Индиец наложил свежую повязку, предупредив, что смачивать ее не нужно, а нужно менять каждый день до тех пор, пока раны не затянутся.
Ранее днем полковник Гуден отвел англичан в армейские бараки в юго-западной части города. Квартировали в них только европейцы, по большей части французы, но встречались и швейцарцы, и немцы, и даже британцы. Все носили синюю форму французской пехоты, но так как свободных мундиров не нашлось, сержант Ротье выдал новобранцам полосатые туники наподобие тех, что носили солдаты Типу. Туники отличались от европейских мундиров тем, что надевать их приходилось через голову.
– Откуда вы, парни? – спросил кто-то на английском.
– Из тридцать третьего, – ответил Шарп.
– Хаверкейкс? А я думал, они стоят в Калькутте.
– Перевели в Мадрас в прошлом году. – Шарп осторожно опустился на индийскую койку, представлявшую собой натянутые на простой деревянной раме веревки. Удивительно, но койка была удобная. – А ты?
– Королевская артиллерия, приятель, чтоб ей... Мы оба оттуда, – ответил один из двух состоявших в батальоне англичан. – Сбежали три месяца назад. Я Джонни Блейк, а это Генри Хиксон.
– Меня зовут Дик Шарп, а он – Билл Лоуфорд. – Шарп кивнул в сторону лейтенанта, чувствовавшего себя на редкость неловко в длинной, до колен, тунике. Поверх нее он надел перевязь и обычный пояс, на котором висели штык и патронная сумка. Новичкам уже выдали тяжелые французские мушкеты, предупредив, что им придется нести караульную службу вместе с остальными солдатами маленького батальона.
– Раньше нас было больше, – сказал Блейк, – но люди здесь мрут как мухи. В основном от лихорадки.
– Но вообще здесь не так уж и плохо, – вставил Генри Хиксон. – Кормежка хорошая. Бибби хватает, а Гуден неплохой офицер. Лучше тех, что у нас были.
– Наши были настоящие скоты, – согласился Блейк.
– А разве бывают другие? – спросил Шарп.
– И деньги хорошие, когда получаешь. Сейчас просрочка пять месяцев, но мы надеемся, что по долгам рассчитаются, как только выдавим чертовых британцев, – рассмеялся Блейк.
Блейк и Хиксон в карауле не стояли, потому что обслуживали огромное, притаившееся за амбразурой орудие с украшенным изображением тигра стволом. Шарпа и Лоуфорда назначили на отдельный пост, что и позволило лейтенанту обрушиться на рядового с жаркими и, как ему представлялось, обоснованными упреками.
– Что молчишь? Нечего сказать в свое оправдание? – продолжал допытываться Лоуфорд, раздраженный невозмутимостью Шарпа, равнодушно взирающего на раскинувшийся под ними зеленый ландшафт, по которому река огибала остров с юга. – Так что?
Шарп наконец соизволил взглянуть на него.
– Ты ведь заряжал мушкет, а, Билл?
– Конечно!
– А ты обратил внимание, какой нам дали порох? Какой он был чистый и мелкий?
– Это могла быть пороховая пыль! – сердито ответил Лоуфорд.
– Пороховая пыль такой чистой не бывает! – возразил Шарп. – В пороховой пыли всегда полно крысиного помета и опилок! А ты подумал, Билл, – тем же саркастическим тоном продолжил он, – почему Типу вообще дал заряженное оружие тем, кого еще и не проверил как следует? А ведь он стоял рядом, не более чем в шести футах от нас. А ты удосужился попробовать порох на вкус? Нет? А вот я лизнул. И порох-то был совсем не соленый. И я так тебе скажу, лейтенант, никакой это был не порох, а чернильный порошок или черный пигмент. Поэтому он и не вспыхнул.
Лоуфорд ошеломленно уставился на солдата.
– Так ты знал, что ружье не выстрелит?
– Конечно знал! А ты что думал? Иначе в я и не стрелял. Так ты, выходит, ничего не понял?
Не зная, что сказать, лейтенант отвернулся. Краска стыда расползлась по щекам – его снова выставили полным глупцом.
– Извини, – смущенно пробормотал он, чувствуя себя неопытным юнцом по сравнению с этим солдатом, в очередной раз доказавшим свое превосходство.
Между тем внимание Шарпа привлек возвращающийся в город конный патруль. Трое улан были, по всей видимости, ранены и держались в седлах только благодаря помощи товарищей. Это означало, что британцы уже недалеко.