Французские всадники, по-прежнему наезжавшие с юга, почуяли, что армия Генриха близка к отчаянию: изможденные латники на голодных конях уже не обращали внимания на призывно поднятые вражеские копья. Французы, осмелев, с каждым разом подъезжали все ближе.
— Не тратьте стрелы! — велел лучникам сэр Джон.
— Одним французом меньше убивать в бою! — возразил Ник.
Командующий устало улыбнулся.
— Это дело чести, Хук. — Он кивнул на одинокого француза всего в полумиле от них, гарцующего с поднятым копьем в надежде, что кто-то из англичан примет вызов. — Он ищет доблести и готов биться со мной или другим рыцарем. Благородная цель.
— Избавляющая от стрелы? — насмешливо спросил Ник.
— Да, Хук. Не убивай его. Он смелый малый.
Смелые малые один за другим подъезжали в тот день к строю, однако никто из англичан не принял вызова. Расхрабрившиеся французы подтягивались с каждым разом все ближе и, высматривая среди англичан знакомых — былых соперников по рыцарским турнирам в Европе, — перекидывались с ними словом-другим. Всего их появлялось не больше дюжины разом, и один из таких вдруг направил горячего вороного жеребца, легко гарцующего по вязкой земле, прямо к первым рядам.
— Сэр Джон! — Всадником оказался мессир де Ланферель, чьи черные волосы, намокшие под дождем, гладко лежали по спине.
— Ланферель!
— Если я дам овса твоему коню, скрестишь со мной копье?
— Если дашь овса — моим лучникам будет ужин! — откликнулся командующий.
Ланферель рассмеялся. Сэр Джон, свернув с дороги, подъехал к французу, они дружелюбно разговорились.
— Будто приятели, — заметила Мелисанда.
— Может, они и вправду приятели, — предположил Хук.
— А в битве друг друга убьют?
— Англичанин! — Ланферель вдруг повернул коня к лучникам. — Сэр Джон говорит, ты женился на моей дочери?
— Так и есть, — ответил Хук.
— Без моего благословения? — с удовольствием откликнулся Ланферель и обернулся к Мелисанде: — Не забыла про налатник, что я тебе дал?
— Нет.
— Будет битва — надень, — напомнил француз.
— Неужели он меня спасет? — с горечью отозвалась девушка. — В Суассоне даже ряса послушницы меня не защитила!
— К черту Суассон, детка, — отмахнулся Ланферель и кивнул на медленно движущуюся грязную колонну: — Что было в Суассоне, случится теперь и с ними, англичане обречены! А я тебя спасу.
— Для чего?
— Для той судьбы, которую тебе назначу. Ты глотнула свободы, и куда она тебя завела? — Ланферель белозубо улыбнулся. — Может, забрать тебя прямо сейчас? Пока мы не перерезали все английское войско?
— Я останусь с Николасом, — ответила девушка.
— Ну и оставайся с проклятыми англичанами, — бросил Ланферель. — А когда твоего Николаса прикончат, я тебя заберу.
Француз развернул жеребца и, обменявшись последними словами с сэром Джоном, поскакал на юг.
— Проклятые англичане? — переспросил Ник.
— Так вас называют французы, — ответила Мелисанда и взглянула на сэра Джона: — Мы и вправду обречены?
Командующий невесело усмехнулся:
— Все зависит от того, нагонит ли нас французская армия, а если нагонит — сумеет ли победить. Пока что мы живы.
— Неужели нас догонят?
Сэр Джон указал на север.
— Французы шли по северному берегу, чтобы не дать нам переправиться, и теснили нас туда, где ждет большая армия. А здесь река сворачивает к северу. Длинным изгибом. Мы спокойно срежем путь по долине, а французам придется огибать излучину. На это уйдет три-четыре дня, а мы подойдем к реке уже завтра! Никаких французов на северном берегу еще не будет. И когда найдем брод или, паче чаяния, мост — тут же переберемся через Сомму и поскачем к харчевням Кале. Мы будем уже дома!
Однако на следующий день англичане прошли даже меньше обычного. Травы для лошадей уже не было, овса тоже, и каждый день все больше всадников спешивались и вели ослабших коней в поводу. Маленькие городки — подобные тем, что в первую неделю давали войску продовольствие, — захлопывали ворота перед носом врага и отказывали в помощи, зная, что англичанам некогда штурмовать городские стены, даже изрядно обветшалые. Глядя вслед уныло удаляющейся колонне, горожане молили Бога послать смерть обессиленному врагу.
Гневить Бога Генриху не хотелось. И потому за день до ухода с плато обратно в долину Соммы, когда кто-то из местных священников заявил о пропаже дарохранительницы, король приказал войску остановиться. Сентенары и винтенары получили приказ обыскать людей.
Пропавшая дарохранительница — сосуд из позолоченной меди, в котором хранились освященные облатки для причастия, — явно не имела большой ценности, однако Генрих вознамерился ее найти.
— Наверняка ее стянули ради хлеба, — предположил Том Скарлет. — Облатки сожрали, а сосуд выкинули.
— Ну что, Хук? — требовательно спросил сэр Джон.
— Ни у кого из наших нет.
— Какая-то вшивая дарохранительница! — прорычал командующий. — Чума ее побери! Так, святой отец?
— Как скажете, сэр Джон, — отозвался отец Кристофер.
— Из-за одной паршивой жестянки рисковать тем, что французы нас догонят!
— Если найти пропажу, Господь нас наградит, — уверил отец Кристофер. — Глядите, Он уже прекратил дождь!
С началом поисков дождь и вправду перестал, и слабые лучи солнца, с трудом пробивающиеся сквозь пелену туч, заиграли на раскисшей от влаги земле.
А потом нашлась дарохранительница.
Ее спрятали в рукав куртки кого-то из лучников — запасной куртки, свернутой и притороченной к луке седла, хотя сам лучник клялся, что и куртку, и дарохранительницу видит впервые.
— Виновные всегда отпираются, — склонился к Генриху королевский капеллан. — Повесьте его, государь.
— Повесим, — с готовностью согласился король. — Пусть все видят! Вот что будет с теми, кто согрешит против Бога! Повесить его!
— Нет! — крикнул Хук.
Потому что лучником, стоявшим перед королем и свитой, был его брат Майкл.
Которого ждала веревка.
* * *
Королевская стража подтащила Майкла к подножию старого вяза, где, не сходя с коней, уже ждали король с придворными. Здесь же стоял и деревенский священник, заявивший о пропаже дарохранительницы. Войско, которому велели присутствовать, обступило вяз широким кругом, хотя задним не удавалось разглядеть происходящее из-за спин тех, кто оказался в первых рядах. Два стражника в кольчугах, покрытых налатниками с королевским гербом, вытолкали к дереву Майкла. Руки ему связали, хотя он, ошеломленный и сбитый с толку, и не думал сопротивляться.