— Смерти заждался? — крикнул он герцогскому знаменщику, но англичане, оттеснив того на безопасное расстояние, подступили к Ланферелю. Он отбивал их удары, разил наотмашь, сбивал с ног тяжелой булавой — и то и дело кричал своему отряду, чтобы прикрывали спину. Отряду приходилось сдерживать напор своего же войска, подступающего сзади, и солдаты отбрасывали прочь собратьев-французов, освобождая Ланферелю пространство для размаха булавы, готовой разить любого, кто подступится. Четверо латников Ланфереля подступили с алебардами к английскому строю, такому узкому, что Ланферель решил его прорвать и обойти центр с тыла. Повезло захватить герцога — отчего бы не пленить и короля…
Устремившись вперед, он чуть не упал, споткнувшись о тела, наваленные у ног герцога Йоркского, и начал было расчищать себе дорогу, как вдруг копье английского латника ударило ему в нагрудник и отбросило назад.
— Мерзавец! — взревел Ланферель, нацеливаясь окровавленной булавой в лицо англичанину, когда услышал предупреждающий вопль и глянул влево, где англичане теснили французов вспять, угрожая зайти ему в тыл.
Решив, что он еще успеет прорвать вражеский строй, Ланферель вновь попытался ринуться вперед, но мертвые тела преграждали дорогу, а англичане вдруг двинулись навстречу, задевая его латы копьями, алебардами и булавами, — и ему оставалось лишь отступить, на время отказавшись от мысли прорваться сквозь английский строй.
Он шагнул назад, оставив герцога Йоркского лежать лицом в грязи — оглушенного, вдавленного в землю, захлебнувшегося в кровавой луже. Англичане, перешагивая через труп, подступали к Ланферелю и его знамени, украшенному соколом и солнцем, и французу приходилось оттеснять их тяжелыми короткими ударами. Не зная о гибели герцога, он лишь сожалел, что Йорка придется временно оставить. Вдруг слева, в глубине французского войска, он заметил знамя с коронованным львом и решил, что выкуп за сэра Джона Корнуолла тоже придется кстати.
— За мной! — взревел он и принялся прорубать путь к сэру Джону.
Справа от Ланфереля, у четырех королевских знамен, кипела битва. Десятки французов, мечтающие о чести захватить в плен самого короля, столкнулись с тем же отпором, что и остальные. Передние латники, обессиленные переходом по вязкой пашне и израненные градом английских стрел, сразу же пали под алебардами, молотами и булавами королевской охраны. Теперь нападающие, спотыкаясь об их тела, то и дело нарывались на удары алебард, хотя по-прежнему шли вперед. Французское копье пробило набрюшник младшего королевского брата — Хамфри, герцога Глостерского, — и, когда удар в пах сбросил его в глубокую борозду, французы ринулись захватывать герцога в плен, однако Генрих, встав над раненым братом, двуручным мечом разил врага, не подпуская никого к телу. Он намеренно дрался мечом — оружием, достойным королей. Когда меч оказывался бессилен против молотов и алебард, Генрих не показывал виду — он знал, что Бог на его стороне. Бог укреплял его и давал силы, и даже когда французская алебарда со звоном ударила в коронованный шлем — Бог его сохранил: лишь отскочил зубец от короны да слегка помялась сталь, но шлем уцелел, кожаный подшлемник смягчил удар, и Генрих не потерял сознания. Вонзив меч французу под мышку, король разразился боевым кличем:
— Святой Георгий!
Генриха Английского переполняла дарованная Богом радость. Никогда в жизни он не чувствовал Божьего присутствия так ясно, и к тем, кого убивал, испытывал почти сострадание — ведь они гибли по Божьей воле. Телохранители, не отходящие от Генриха, одного за другим убили восемнадцать французов, которые лишь накануне торжественно клялись убить или пленить английского короля. Эти восемнадцать, связанные друг с другом клятвой, приблизились к королю вместе — и вместе же умерли: их сплетенные окровавленные тела теперь преграждали путь тем, кто еще лелеял мечту сделать короля своим пленником. Кто-то из французов, выкрикнув вызов, двинул шипастой булавой в сторону короля, но тот в дальнем выпаде вонзил конец меча в прорезь вражеского шлема, и булава опустилась на ближнего к королю латника. Другой латник, выбросив вперед алебарду, вонзил копейное жало в горло французу, по обитой железом рукояти густо заструилась кровь. Враг упал на колени, и король втиснул меч в щель забрала, раздирая французу губы и язык. На шлем смельчака обрушилась чья-то алебарда, смявшая сталь и раскроившая череп, и короля, который вытащенным из забрала мечом уже отбивал вражеское копье, обдало кровью.
— Святой Георгий! — крикнул он, всеми жилами чувствуя поток божественной силы.
В глазах француза с копьем, глядевшего на короля сквозь открытое забрало, Генрих увидел страх, затем — когда копье вырвали из рук — молчаливую мольбу о пощаде, но врагам короля Бог не судил милосердия, и Генрих полоснул француза мечом по лицу, взрезав оба глаза. Кто-то из телохранителей молотом пробил шлем ослепленного врага, прибавив еще одно тело к груде тех, что не давали французам подойти к английскому строю.
Англичане выдерживали натиск. Местами тяжелые французские латники оттеснили шеренги назад, однако строй не рассыпался, и теперь его защищал целый вал убитых и раненых французов. Кое-где линия выгибалась дугой — там англичане, тесня врага, шли в наступление.
И тогда французы, которым не оставалось пути вперед, начали растекаться к флангам.
Где у лучников кончились стрелы.
* * *
— Хочешь умирай, а хочешь сражайся.
Далекий голос звучал беззаботно, словно говорящего совершенно не волновала судьба Николаса Хука.
— Черт бы их побрал, Ник, они подходят, — дернулся Том Скарлет.
Лучники, отойдя за самый дальний ряд кольев, смотрели, как французы сминают английский строй. Когда угрожающе тонкая линия англичан выдержала натиск и остановила врага, лучники разразились радостными криками. Зато теперь враг повернул туда, где стояли колья.
— Либо биться, либо умирать, — сказал Ник, бросая лук наземь: стрелы кончились, а без стрел лук бесполезен.
— Значит, биться, — отозвался голос, и Хук узнал грубый голос святого Криспина.
— Ты здесь! — с облегчением воскликнул он вслух.
— Здесь, здесь, — откликнулся Том Скарлет. — Рад бы куда-нибудь деться, да некуда.
— Еще бы нам здесь не быть, — хрипло бросил святой Криспин. — Самое время для мести. Так что бейся, мерзавец! Чего ждешь?
Хук следил за французами. Они расползались к флангам не ради того, чтобы обойти английский строй и нагрянуть с тыла, а просто чтобы сбежать подальше от кровавой бойни, шум которой доносился слева. Однако вскоре кому-нибудь из французов придет в голову напасть на легковооруженных лучников и все-таки зайти в тыл королевскому отряду.
— Чего ждешь? — требовательно спросил святой. — Исполняй Божью волю! Убивай выродков!
Хука от страха пробрала дрожь. К кольям неверной походкой приближался француз с окровавленным наплечником и бессильно болтающейся левой рукой.
— Что делать, Ник? — спросил Скарлет.
Хук снял с плеча алебарду.