— Там не было сокровища, — сказал я. — Сокровища, которое она описывала.
— Но она отрицает, что прокляла тебя.
— А что еще могло быть причиной болезни?
— Мы привязали ее к столбу и показали ей бич, но она клянется, что не проклинала тебя.
— Она прокляла, — горько проговорил я.
— И она продолжала отрицать это, когда ее тело покрылось кровью.
Я посмотрел на Бриду — темноглазую, с лицом, затененным диким черными волосами.
— И кто пустил в ход бич?
— Я, — спокойно ответила она. — А потом отвела ее к камню.
— К камню?
Брида кивнула на восток.
— На другом берегу реки, Утред, есть холм, а на холме есть камень. Большой камень, стоящий торчком. Его поставили там древние люди, и в нем есть сила. У камня есть груди.
— Груди?
— Такую ему придали форму, — сказала Брида, на мгновение положив сложенные чашечкой ладони на свои маленькие груди. — Камень высокий, — продолжала она, — даже выше тебя, и я забрала ее туда ночью и зажгла огни богам, и сложила кольцо из черепов. Я сказала ей, что вызову демонов, которые сделают ее кожу желтой, а волосы — белыми, что лицо ее покроется морщинами, груди ее обвиснут и спина станет горбатой. Она заплакала.
— Ты и вправду могла все это сделать?
— Она в это поверила, — с коварной улыбкой ответила Брида, — и поклялась своей жизнью, что не проклинала тебя. Я решила, что она говорит правду.
— Значит, это обычная лихорадка?
— Больше чем лихорадка, это болезнь. Другие тоже больны. На прошлой неделе двое умерли.
Каждую неделю приходил священник и пускал мне кровь. Он был угрюмым саксом, проповедовавшим в маленьком городке, который вырос к югу от крепости Рагнара.
Рагнар принес округе процветание, и город быстро разрастался; запах свежеспиленного дерева, такой же постоянный, как вонь сточных канав, струился вниз по холму, к реке.
Брида, конечно, возражала против строительства церкви, но Рагнар позволил ее построить.
— Они будут поклоняться любому богу, какого выберут, — сказал он мне, — вне зависимости от моих желаний. И здешние саксы были христианами еще до того, как я здесь появился. Некоторые вернулись к настоящим богам. Первый священник хотел свалить камень Бриды, а когда я помешал ему это сделать, назвал меня злым языческим ублюдком, поэтому я его утопил. А этот, новый, куда более вежлив.
Новый священник считался умелым целителем, хотя Брида, которая сама разбиралась в травах, не позволяла ему назначать мне никакие снадобья. Он только вскрывал мне вену на руке и наблюдал, как густая кровь, пульсируя, медленно стекает в роговую чашку. Потом он выливал кровь в огонь и вычищал чашку, как ему велели; впрочем, он всегда выполнял это нахмурясь, поскольку то были языческие предосторожности.
Брида хотела, чтобы кровь была уничтожена, тогда никто не смог бы с ее помощью навести на меня чары.
— Удивляюсь, что Брида разрешает тебе приходить в крепость, — однажды сказал я священнику, когда моя кровь зашипела и запузырилась на горящих бревнах.
— Потому что она ненавидит христиан, господин?
— Да.
— Три зимы назад она заболела, — сказал священник, — и ярл Рагнар послал за мной, когда все остальные потерпели неудачу. Я вылечил ее, или же Господь всемогущий исцелил ее через меня. С тех пор она терпит мое присутствие.
Брида терпела также присутствие Скади. Она бы убила ее, дай ей повод, но Скади заклинала Рагнара, что не желает никому зла, а Рагнар, мой друг, имел слабость к испуганным женщинам, особенно хорошеньким.
Он послал Скади работать на кухню.
— Она работала на моей кухне в Лундене, — сказал я Бриде.
— Откуда пробралась к тебе в постель, — ядовито сказала Брида, — хотя не думаю, что она затратила на это много усилий.
— Она красивая.
— А ты все такой же дурак, каким был всегда. А теперь ее нашел еще один дурак, и она снова мутит воду. Я сказала Рагнару, чтобы он располосовал ее от паха до глотки, но он так же глуп, как и ты.
К Йолю [11] я был на ногах, хотя не смог принять участие в играх, которые доставляли такое удовольствие Рагнару. Были бега, испытания силы и его любимое — борьба. Он сам принимал участие в играх и выиграл первые шесть схваток, а потом проиграл гиганту-саксу, рабу, которого вознаградил пригоршней серебра.
В полдень на огромном пиру живущим в крепости собакам разрешили атаковать быка — развлечение, которое заставило Рагнара смеяться до слез.
Бык, жилистое и свирепое создание, метался по вершине холма между зданиями, нападая, когда у него был такой шанс, отшвыривая зазевавшихся собак, вспарывая им животы, но, в конце концов, потерял слишком много крови, и гончие навалились на него.
— Что сталось с Нихтгенгой? — спросил я Бриду, когда ревущий бык рухнул под грудой неистово карабкающихся на него собак.
— Он умер, — сказала Брида. — Много, много лет назад.
— Он был хорошим псом, — заметил я.
— Да, — ответила она, наблюдая, как гончие разрывают брюхо бьющемуся быку.
Скади была среди зрителей, но избегала моего взгляда.
Пир Йоля был щедрым, потому что Рагнар, как и его отец, всегда обожал зимние праздники. Было срублено громадное пихтовое дерево и втащено в зал; его увешали серебряными монетами и драгоценными украшениями.
Скади была среди служанок, приносивших говядину, свинину, оленину, бекон, кровавые колбасы, хлеб и эль. Она все еще избегала моего взгляда. Мужчины обращали на нее внимание, да и как могло быть иначе? Один пьяный попытался схватить ее и затащить к себе на колени, но Рагнар так стукнул кулаком по столу, что опрокинулся рог с вином, и этого было достаточно, чтобы убедить мужчину отпустить Скади.
На пиру были арфисты и скальды. Скальды распевали песни в честь Рагнара и его семьи, и Рагнар сиял от удовольствия, когда описывались подвиги его отца.
— Повтори это! — ревел он после того, как излагался какой-нибудь славный подвиг.
Он знал многие слова и подпевал, но потом испугал скальда, снова стукнув по столу.
— Что ты только что пропел? — вопросил Рагнар.
— Что твой отец, господин, служил великому Уббе.
— А кто убил Уббу?
Скальд нахмурился.
— Сакский пес, господин.
— Сакский пес! — прокричал Рагнар, поднимая мою руку.
Люди все еще смеялись, когда появился гонец.