Эти двое сдержали своих лошадей в нескольких шагах от нас, и человек с мечом, чью рукоять украшали драгоценности, перевел взгляд с меня на Рагнара и обратно.
— Я Константин, — сказал он, — сын Аэда, принц Альбы, а это — мой сын, Келлах мак Константин, и также, несмотря на свой рост, принц Альбы.
Он говорил по-датски, хотя было ясно, что он не владеет свободно этим языком. Он улыбнулся сыну. Странно, что мы сразу понимаем, нравится нам какой-либо человек или нет, и мне сразу понравился Константин, хоть тот и был скоттом.
— Полагаю, один из вас — ярл Рагнар, — продолжал Константин, — а второй — ярл Утред, но простите меня за то, что я не знаю, кто из вас кто.
— Я — Рагнар Рагнарсон, — сказал Рагнар.
— Приветствую тебя, — любезно ответил Константин. — Надеюсь, ты наслаждался путешествием по моей стране?
— Еще как, — отозвался Рагнар. — Настолько, что собираюсь явиться сюда снова, только в следующий раз приведу побольше людей, чтобы они разделили мое наслаждение.
Константин засмеялся, потом заговорил с сыном на своем языке, заставив мальчика взглянуть на нас широко распахнутыми глазами.
— Я сказал ему, что вы оба — великие воины, — пояснил Константин, — и что однажды он должен будет научиться, как побеждать таких великих воинов.
— Константин, — сказал я. — Это не шотландское имя.
— И все же меня так зовут. Как напоминание о том, что я должен подражать великому римскому императору, который обратил своих людей в христианство.
— Значит, он оказал им плохую услугу, — заявил я.
— Он сделал это, победив язычников, — сказал Константин с улыбкой, хотя приятное выражение его лица таило сталь.
— Ты племянник короля Альбы? — спросил Рагнар.
— Домнала, да. Он стар и не проживет долго.
— И ты станешь королем? — снова спросил Рагнар.
— Если на то будет Божья воля — да.
Константин говорил мягко, но у меня создалось впечатление, что воля его Бога будет совпадать с желаниями самого Константина.
Мой одолженный конь фыркнул и сделал несколько нервных шажков вбок. Я успокоил его. Шестнадцать наших людей находились за нами, неподалеку, держа руки на рукоятях мечей, но скотты не выказывали ни малейшего намека на враждебность.
Я посмотрел вверх, на холмы, — там не было врага.
— Это не ловушка, господин Утред, — сказал Константин, — но я не мог не воспользоваться шансом встретиться с тобой. Твой дядя послал к нам своих эмиссаров.
— В поисках помощи? — пренебрежительно спросил я.
— Он заплатит нам тысячу серебряных шиллингов, если нынче летом мы приведем людей, чтобы на тебя напасть.
— А зачем вам на меня нападать?
— Потому что ты возьмешь в осаду Беббанбург, — ответил он.
Я кивнул.
— Итак, я должен буду убить не только Эльфрика, но и тебя?
— Это наверняка добавит тебе славы. Но я предлагаю другое соглашение.
— Какое же? — спросил Рагнар.
— Твой дядя, — Константин все еще обращался ко мне, — не самый щедрый из людей. Тысяча серебряных шиллингов — это хорошо, конечно, но мне это кажется слишком маленькой платой за большую войну.
И тогда я понял, почему Константин приложил столько усилий, чтобы сохранить нашу встречу в тайне. Потому что если бы он послал гонцов в Дунхолм, мой дядя прослышал бы об этом и заподозрил предательство.
— Итак, какова твоя цена? — спросил я.
— Три тысячи шиллингов, — ответил Константин, — заставят воинов Альбы все лето оставаться в безопасности в своих домах.
Мне нечего было и думать о подобной сумме, но Рагнар кивнул.
Константин явно поверил, что мы собираемся напасть на Беббанбург. Конечно же, мы не собирались этого делать. Но Рагнар все еще боялся вторжения скоттов на свои земли, пока он будет далеко, в Уэссексе. Такое вторжение всегда было возможным, потому что Альфред заботился о том, чтобы дружить с королями скоттов, превращая их в вечную угрозу для датчан северной Англии.
— Позволь мне сделать предложение, — осторожно проговорил Рагнар. — Я заплачу три тысячи серебряных шиллингов, а ты поклянешься держать своих воинов подальше от Нортумбрии целый год.
Константин поразмыслил над этим. Предложение Рагнара едва ли отличалось от того, что предложил сам Константин, но маленькое различие между этими двумя соглашениями было важным. Константин посмотрел на меня, и я увидел, что он проницательный человек. Он понял, что, возможно, не Беббанбург является нашей целью.
Он кивнул.
— Я могу согласиться на это.
— А король Домнал? — спросил я. — Он примет такое соглашение?
— Он сделает то, что скажу я, — уверенно проговорил Константин.
— Но как мы узнаем, что ты сдержишь свое слово? — вопросил Рагнар.
— Я дам тебе подарок, — сказал Константин и поманил своих людей.
Двум пленникам приказали слезть с седел, со связанными руками пересечь ручей и встать рядом с Константином.
— Эти люди — братья, — сказал Константин Рагнару, — которые возглавляли набег на твои земли. Я верну захваченных женщин и детей, но пока отдаю тебе этих двоих.
Рагнар посмотрел на бородатых мужчин.
— Две жизни в качестве гарантии? — спросил он. — А когда они умрут, что помешает тебе нарушить слово?
— Я даю тебе три жизни, — проговорил Константин.
Он прикоснулся к плечу сына.
— Келлах — мой старший сын, и он дорог мне. Я дам его тебе в заложники. Если хоть один из моих людей пересечет границу с Нортумбрией с мечом, ты сможешь убить Келлаха.
Я вспомнил веселье Хэстена, что тот всучил нам фальшивого сына в качестве заложника, но что Келлах — сын Константина, сомнений не было. Их сходство было поразительным. Я посмотрел на мальчика и на мгновение почувствовал сожаление, что у моего старшего сына нет такой же храбрости и такого же твердого взгляда.
Рагнар мгновение подумал, но не нашел никакого подвоха. Он послал свою лошадь вперед, протянул руку, и Константин принял ее.
— Я пришлю серебро, — пообещал Рагнар.
— И оно будет обменом на Келлаха, — пообещал Константин. — Ты разрешишь мне послать с мальчиком слуг и наставника?
— Они будут радушно приняты, — ответил Рагнар.
У Константина был довольный вид.
— Думаю, наши дела улажены.
Так и было.
Скотты поехали прочь, а мы раздели двух пленников догола, после чего Рагнар убил обоих своим мечом. Он сделал это быстро.
Мягкий туман бесшумно струился вниз по холмам, и мы поторопились уехать. Двое людей были обезглавлены, их трупы остались позади, там, где сливались два ручья.