Пирлиг кивнул.
— Чтобы она могла бежать к отцу, если они предпримут новую попытку, а они ее предпримут.
Я тихо выругался.
— Алдхельм?
— Господин Алдхельм, — согласился Пирлиг.
— Этельред заставит ее лечь с Алдхельмом? — спросил я, недоверчиво возвысив голос.
— Господин Этельред проделает это с удовольствием, — холодно ответил Пирлиг, — и, без сомнения, господин Алдхельм получит от этого еще большее удовольствие. А когда все будет сделано, Этельред сможет предоставить церкви свидетельство супружеской неверности и запереть Этельфлэд в монастыре — и их браку конец. Потом он будет волен жениться снова, породить наследника, а как только Альфред умрет, провозгласить себя королем.
— Так кто же ее сейчас защищает? — спросил я. — И кто защищает моих детей?
— Монахини.
— И никаких защитников-мужчин?
— Ее муж дает золото, а не она, — сказал Пирлиг. — Мужчины любят золото, но у нее нет богатств, чтобы им заплатить.
— Теперь есть, — неистово сказал я и ткнул копьем лошадь, которую купил в Дунхолме.
У меня осталось немного серебра. Я купил больше семидесяти лошадей, чтобы совершить это путешествие, и немногое оставшееся серебро уместилось в двух седельных сумках. Но у меня были Вздох Змея, Осиное Жало, и теперь из-за трех прях, снова вывернувших мою жизнь, была цель.
Я отправлюсь к Этельфлэд.
Лекелейд представлял собой группу хижин, разбросанных вдоль северного берега Темеза, там, где болотистый ручей Ли вливался в реку. В этом месте стояла водяная мельница, а рядом с ней имелась пристань, к которой было привязано несколько протекающих лодчонок. У восточного конца деревенской улицы — вереницы грязных луж — стоял монастырь. Его окружал палисад, служивший преградой, как я подозревал, скорее для монахинь, нежели для врага. Над потемневшей от дождя стеной вздымалась мрачная и уродливая церковь из дерева и плетней. Башня с колоколом царапала низкие облака: на западе бурлил дождь.
На дальнем берегу Темеза виднелась деревянная пристань, над ней группа мужчин укрывалась под импровизированными навесами, натянутыми на шесты. Все они были в кольчугах, их копья были прислонены к иве.
Я шагнул на пристань, поднес ко рту сложенные руки и прокричал им:
— Кому вы служите?
— Господину Этелноту! — крикнул в ответ один из них.
Он меня не узнал. Я был закутан в темный плащ, и мои светлые волосы прикрывал капюшон.
— Зачем вы здесь? — гаркнул я, но единственным ответом было непонимающее пожатие плеч.
Этот южный берег являлся территорией восточных саксов; наверняка Этельфлэд потому и выбрала Лекелейд.
Она могла мгновенно бежать отсюда в королевство своего отца, хотя Альфред, который считал, что узы брака священны, без сомнения, не горел бы желанием дать ей убежище из страха последующего за сим скандала. Тем не менее, как я догадывался, он приказал олдермену Этелноту из Суморсэта наблюдать за монастырем, хотя бы затем, чтобы доложить о любых странностях на мерсийском берегу реки.
«Теперь им будет о чем докладывать», — подумал я.
— Кто ты, господин? — окликнул человек через реку.
Он, может, и не узнал меня, но видел, что я возглавляю отряд всадников и, может быть, золото моей роскошной броши для плаща блеснуло под монотонным дождем.
Я не ответил на вопрос. Вместо этого я повернулся к Финану, который ухмыльнулся мне с седла.
— Всего тридцать человек, господин, — сказал он.
Я посылал его, чтобы осмотреть деревню и выяснить, сколько человек охраняет монастырь.
— Только и всего?
— Есть еще люди в деревне к северу.
— Кто командует этими тридцатью?
— Какой-то бедный ублюдок, который чуть не обделался, когда нас увидел.
Скорее всего, тридцать человек были размещены в Лекелейде по приказу моего кузена, и, скорее всего, для того, чтобы Этельфлэд осталась замурована в этом уродливом монастыре.
Я сел во влажное, скользкое седло и покрутил в стремени правой ногой.
— Давайте поворошим это осиное гнездо, — произнес я.
Я повел людей на восток, мимо домов, навозных куч и роющихся в грязи свиней. Кое-кто наблюдал за нами из дверных проемов, а в конце улицы, перед самим монастырем, ждала кучка мужчин в кожаных куртках и ржавых шлемах. Но если они и получили приказ помешать кому бы то ни было войти в монастырь, они были не в настроении выполнять данные им распоряжения. При нашем приближении они угрюмо отодвинулись в сторону.
Я не обращал на них внимания, а они не потребовали назвать мое имя и не пытались нас остановить.
Я пнул ворота монастыря, рассыпав капли дождя с их верхнего края. Моя лошадь заржала, и я пнул ворота еще раз.
Отряд мерсийцев наблюдал. Один человек побежал в переулок; я подозревал, что он собирается привести помощь.
— Мы подеремся с кем-нибудь еще до исхода дня, — сказал я Финану.
— Надеюсь, господин, — мрачно ответил тот. — Мы слишком давно не дрались.
В больших воротах приоткрылось окошко, и в отверстии появилось лицо женщины.
— Что вам нужно? — вопросила она.
— Убраться из-под дождя, — ответил я.
— В деревне вам дадут кров, — сказала женщина и начала закрывать окошко, но я ухитрился вставить в отверстие ногу.
— Вы можете открыть ворота, — проговорил я, — а можете наблюдать, как я изрублю их в щепки.
— Они — друзья госпожи Этельфлэд, — вежливо вмешался отец Пирлиг.
Окошечко снова полностью открылось.
— Это ты, отец?
— Да, сестра.
— Хорошие манеры, что, покинули Господень мир?
— Таков уж он, сестра. Он ничего не может с собой поделать. Он просто животное, — ответил Пирлиг и ухмыльнулся мне.
— Убери ногу, — ворчливо велела женщина.
Когда я послушался, она закрыла окошечко, и я услышал, как поднимают засов.
Потом ворота, скрипнув, открылись.
— Ждите, — велел я своим людям, слез с седла и вошел во двор монастыря.
Всю его южную часть занимала мрачная церковь, а по трем другим сторонам стояли низкие деревянные строения с соломенными крышами — я решил, что в них монахини спят, едят и прядут шерсть. Монахиня, представившаяся аббатисой Вербурх, поклонилась мне.
— Вы и в самом деле друг госпожи Этельфлэд? — спросила она.
Она оказалась пожилой и такой маленькой, что была мне буквально по пояс, но лицо ее было свирепо.
— Да.
Вербурх неодобрительно дернулась, заметив на моей шее молот Тора.