– Когда-то у меня был сын, которого отдали богам в яме смерти, – сказала женщина наконец. – Вигга. Его звали Виг-га. Хорошенький мальчуган.
Вигга? Вигга! Имя было настолько грубое и безобразное, что я на несколько мгновений опешил, потом, давясь от отвращения к нему, выговорил:
– Я – Вигга. Меня назвали по-новому, когда вытащили из ямы.
Мы говорили на саксонском, которым я теперь владел лучше, чем моя мать, не слыхавшая его много лет.
– О нет, – сказала она, нахмурившись. По волосам ее ползла вошь. – Нет. Вигга был маленький мальчик. Совсем маленький. Мой первенец, и его у меня отняли.
– Я жив, мама, – проговорил я. Она притягивала меня и отталкивала; я жалел, что решил ее отыскать. – Я выжил в яме и помню тебя.
Я и впрямь помнил, только в моей памяти она была гибкая и стройная, как Кайнвин.
– Маленький мальчик, – протянула Эрке. Она закрыла глаза, и мне подумалось, что она спит, но она справляла нужду – желтая струйка вытекла из-под рубища и закапала по камням вниз, к жалкому костерку.
– Расскажи мне о Вигге, – попросил я.
– Я его носила, когда меня захватил Утер. Большой воин, Утер, с большим драконом на щите. – Она почесала укус; вошь спряталась в волосах. – Он отдал меня Мадогу, и в доме Мадога родился Вигга. У Мадога нам было хорошо. Он был добрый хозяин, жалел рабов, но пришел Гундлеус, и Виггу убили.
– Нет, – убеждал я. – Нет. Разве Танабурс тебе не говорил?
При упоминании друида Эрке поежилась и плотнее закутала грузные плечи в рваный платок. Она долго молчала, потом в глазах ее блеснули слезы.
По тропе к нам поднималась женщина, с опаской поглядывая на меня. Она бочком выбралась на каменный уступ, затем, обогнув меня, подошла к Эрке и присела рядом на корточки.
– Меня зовут Дерфель Кадарн, – сказал я, – а раньше звали Вигга.
– Я – Линна, – отвечала женщина на языке бриттов.
Она была моложе меня, однако тяжелая жизнь состарила лицо и сгорбила плечи; кожа почернела от угля, который надо было постоянно подкладывать в костры для выварки соли.
– Ты – дочь Эрке? – догадался я.
– Дочь Энны, – поправила она меня.
– Значит, я твой брат, – сказал я.
Вряд ли она мне поверила, да и с какой стати? Никто не возвращается живым из ямы смерти. Я выжил, поэтому Мерлин счел меня избранником богов и взял на воспитание, но как было объяснить это двум замученным женщинам?
– Танабурс! – внезапно воскликнула Эрке и подняла обе руки, чтобы защититься от зла. – Он забрал Виггиного отца! – Она завыла и закачалась из стороны в сторону. – Вошел в меня и забрал Виггиного отца. Он проклял меня, и Виггу, и мое лоно!
Она зарыдала. Линна, укоризненно поглядывая на меня, обняла мать.
– Танабурс, – сказал я, – не властен над Виггой. Вигга его убил, потому что Вигга сильнее. Танабурс не мог забрать Виггиного отца.
Мать если и услышала мои слова, то не поверила. Она раскачивалась в объятиях дочери, вспоминая полузабытое проклятие Танабурса, и слезы текли по изрытым оспой грязным щекам.
– Вигга убьет своего отца. Вот какое проклятие: сын убьет отца.
– Значит, Вигга жив, – сказал я.
Эрке внезапно перестала раскачиваться и мотнула головой.
– Мертвые возвращаются, чтобы убить. Мертвые детки. Я вижу их вон там, господин. – Она указала на море. – Все мои умершие детки идут, чтобы отомстить. – Она снова начала раскачиваться в объятиях у дочери. – И Вигга убьет своего отца. – Теперь она рыдала навзрыд. – Отец Вигги был такой красавчик! Такой большой и сильный. А Танабурс его проклял.
Эрке шмыгнула носом и минуту-другую пела колыбельную, прежде чем заговорить о моем отце: как его народ приплыл в Британию из-за моря и как он оружием добыл себе прекрасный дом. Как я понял, моя мать была служанкой в этом доме; саксонский вождь сделал ее своей наложницей и подарил мне жизнь, которую не сумел отнять Танабурс.
– Он был такой пригожий, такой красавчик. Все его боялись, но со мной он был ласковый. Мы вместе смеялись.
– Как его звали? – спросил я и, кажется, угадал ответ до того, как он прозвучал.
– Элла, – прошептала она. – Пригожий красавчик Элла.
Элла. Дым заклубился у меня в голове; на миг сознание помутилось, как и у моей матери. Элла? Я – сын Эллы?
– Элла, – мечтательно повторила Эрке. – Пригожий красавчик Элла.
У меня больше не было вопросов. Я заставил себя встать на колени и обнять мать. Я расцеловал ее в обе щеки и сжал крепко-крепко, словно пытаясь вернуть часть жизни, которой был ей обязан. Она не вырывалась, но и сына во мне не признала. Я принялся выбирать вшей из ее головы.
Потом я догнал Линну и выяснил, что она замужем за местным рыбаком и у нее шестеро живых детей. Я дал ей золото – больше золота, чем она рассчитывала увидеть за всю жизнь. Вряд ли она догадывалась, что в мире вообще есть столько золота. Линна смотрела на слитки, не веря своим глазам.
– Наша мать по-прежнему рабыня? – спросил я.
– Мы все здесь рабы. – Линна обвела рукой крохотную деревушку.
– Здесь довольно, чтобы выкупить вас на волю, – сказал я, указывая на золото.
Она пожала плечами, давая понять, что их жизнь это мало изменит. Можно было отыскать хозяина и выкупить их самому, но я рассудил, что он наверняка живет далеко, а золото сможет облегчить жизнь даже рабам. И еще я дал себе клятву вернуться и сделать для них больше.
– Приглядывай за нашей матерью, – сказал я Линне.
– Хорошо, господин, – отвечала она, так, видимо, мне и не поверив.
– Не называй брата господином, – сказал я, но ничего добиться не смог.
Я спустился на берег, где ждали мои воины.
– Все, трогаемся, – объявил я. Было утро. Впереди лежал долгий путь. Дорога домой.
Домой к Кайнвин. К дочерям, в которых кровь британских королей соединилась с кровью их саксонских врагов. Ибо я – сын Эллы. Я стоял на зеленом холме над морем, дивился причудливому сплетению судеб и не мог уяснить, каков его смысл. Я сын Эллы, и что? Это ничего не объясняет и ничего от меня не требует. Рок неумолим. Я возвращался домой.
Первым дым приметил Исса. Он всегда отличался орлиным зрением и, пока я стоял на обрыве, силясь уяснить то, что сказала мать, различил над морем далекий дым.
– Господин, – позвал Исса.
В первый раз я не ответил – слишком был ошарашен. Я убью отца? И этот отец – Элла?
– Господин! – уже настойчивей повторил Исса. – Посмотри, господин, там что-то горит.