– Бессмысленно это как-то.

– Докопаться бы только до мотива во всей этой истории! – сказал Краддок. – Одно не вяжется с другим. Предположим, задушенная женщина в саркофаге – Мартина, вдова Эдмунда Кракенторпа. Допустим. Это на сегодняшний день более или менее подтверждается. Но где тут связь с умышленным отравлением Альфреда? А ведь должна быть где-то здесь, внутри семейства. Скажем, кто-то из них – маньяк, но даже это ничего не дает.

– В общем, да, – согласилась Люси.

– Во всяком случае, будьте осторожны, – предупредил ее Краддок. – Помните, в доме есть отравитель, и, может статься, кто-то из ваших подопечных там наверху не столько болен в самом деле, сколько прикидывается.

Проводив Краддока, Люси медленно направилась опять наверх. Возле дверей старика Кракенторпа ее остановил властный окрик, в котором из-за болезни чуть поубавилось зычности.

– Девица! Эй, барышня, это вы? Подите сюда.

Люси вошла в комнату. Мистер Кракенторп, обложенный со всех сторон подушками, покоился в постели. Для больного он, как отметила Люси, выглядел на удивление бодро.

– Напустили полный дом всякой дряни, сестер этих больничных, – пожаловался он. – Шныряют повсюду, распоряжаются, меряют мне температуру, есть не дают того, что я хочу, – черт-те во что это мне влетит! Скажите Эмме, пусть гонит их прочь! За мной прекрасно можете ухаживать вы.

– Болеют все, мистер Кракенторп, – сказала Люси. – Со всеми мне одной не справиться.

– Грибочки, – сказал мистер Кракенторп. – Опаснейшая штука, грибы. Это все вчерашний суп. И это вы его готовили, – сказал он осуждающе.

– Грибы были вполне доброкачественные, мистер Кракенторп.

– Да я не виню вас, барышня, не виню. Такое случалось и раньше. Один поганый гриб попадет – и готово дело. Заранее не угадаешь. Вы хорошая девушка, я знаю. Нарочно делать такое на станете. А как Эмма?

– Сегодня уже получше.

– Угу. А Гарольд?

– Он тоже лучше себя чувствует.

– А что болтают, будто Альфред сыграл в ящик?

– Вам не должны были говорить об этом, мистер Кракенторп.

Мистер Кракенторп закатился смехом – тоненьким, как ржание, и безудержным, словно услышал что-то донельзя забавное.

– Я все слышу, – сказал он. – От старика ничего не утаишь. Как ни пытайся. Стало быть, умер-таки Альфред? Не доить ему больше меня и наследства тоже не видать. Только того и ждали, когда меня не станет, в особенности Альфред. А теперь самого не стало. Удачная шутка, я считаю.

– Не очень-то это красиво с вашей стороны, мистер Кракенторп, – сурово сказала Люси.

Мистер Кракенторп снова залился смехом.

– Всех их переживу, – веселился он. – Вот увидите, молодка! Увидите своими глазами!

Люси пошла к себе, взяла словарь и открыла на слове тонтина. Потом захлопнула его и устремила задумчивый взгляд в одну точку.

2

– Не понимаю, почему вы решили прийти ко мне, – желчно уронил доктор Моррис.

– Вы с давних пор знаете семью Кракенторпов, – сказал инспектор Краддок.

– Да, правда, Кракенторпов я знавал всех. Джосаю Кракенторпа помню по сей день. Твердый был орешек – хоть умом его бог не обидел. Нажил кучу денег. – Доктор удобней пристроил в кресле свое старческое тело, поглядывая на Краддока из-под косматых бровей. – Так вы, стало быть, наслушались этого молодого балбеса Куимпера! Уж эти мне нынешние ретивые врачи! Вечно у них идеи! Вбил себе в голову, что якобы кто-то пытается отравить Лютера Кракенторпа. Вздор! Мелодрама! Ну, бывает у старика расстройство желудка. Сам его лечил. Случалось это не так уж часто, и ничего особенного здесь нет.

– Доктор Куимпер, – сказал Краддок, – по-видимому, полагает, что есть.

– Не дело это, когда врач, изволите ли видеть, «полагает». Что я, в конце концов, сам не распознал бы мышьяковое отравление?

– Очень многие известные врачи не могли, – подчеркнул Краддок. – Взять, например… – он порылся в памяти, – …историю в Гринбарроу, случай с миссис Рейни, или Чарльзом Лидсом, или, вы помните, то семейство из Уэстбури, когда похоронили всех троих тихо-мирно, никто из лечащих врачей даже не заподозрил неладное. И не каких-нибудь врачей, а первоклассных, заслуженных.

– Ну хорошо, хорошо, – отозвался доктор Моррис. – Вы хотите сказать, что я мог ошибаться. Так вот, я так не считаю. – Он помолчал. – И кто же, по мнению Куимпера, этим занимается, если допустить, что все это не фантазии?

– Он не знает, – сказал Краддок. – Доктор Куимпер встревожен. Вы сами понимаете, когда замешаны большие деньги…

– Ну да, которые они получат после смерти Лютера Кракенторпа. И в которых весьма нуждаются. Все верно, только разве из этого следует, что ради денег они готовы убить старика?

– Не обязательно, – согласился инспектор Краддок.

– Как бы то ни было, – сказал доктор Моррис, – мой принцип – не увлекаться подозрениями, не имея на то оснований. Веских оснований, – прибавил он. – Признаюсь, то, что вы мне сообщили, для меня в некотором роде потрясение. Мышьяк, да притом в каких масштабах… и все же непонятно, почему вы приходите ко мне. Единственное, что могу вам сказать, – я ничего подобного не подозревал. Возможно, должен был. Возможно, мне следовало отнестись к этим неприятностям с желудком у Лютера Кракенторпа гораздо более серьезно. Но для вас это уже дело прошлое и значит, несущественно.

С этим Краддок тоже согласился.

– По правде говоря, мне нужно узнать побольше о семье Кракенторпов, – сказал он. – Не прослеживается ли у них в роду каких-либо странностей, психических отклонений?

Глаза из-под косматых бровей глянули на него зорко.

– Что ж, неудивительно, если ваши мысли приняли подобное направление. Ну, старик-то, Джосая, был совершенно нормальный человек. Жесткий, трезвый, расчетливый. Жена его – неврастеничка со склонностью к меланхолии. Из семьи со множеством родственных браков. Умерла вскоре после того, как родился Лютер. И я бы, знаете, сказал, что Лютер унаследовал от нее известную… м-м… неуравновешенность, что ли. В молодости был вполне рядовой малый, только постоянно цапался с отцом. Отец был в нем разочарован, чем, по-моему, нанес ему душевную травму, и Лютер бередил ее в себе, покамест она не переросла в навязчивую идею, которую он внес и в собственную семейную жизнь. С ним стоит лишь заговорить, как бросится в глаза, что он на дух не выносит своих сыновей. Дочерей любит. И Эмму, и Эди любил, ту, что умерла.