Андрей пожал плечами:
— Нет. Но я возражать не буду, мыслит старый Сэм верно. Кстати, а что у него за люди-то?
— Фламандцы, голландцы, немцы. Обычные моряки, но и переселенцев хватает, — пояснив, Антуан едва подавил зевок.
— Ну значит, все правильно. Врача он себе нашел?
— Там и отыскался, в команде, верней — из переселенцев, — француз поставил кружку. — Совсем еще молодой парень, но, говорят, знающий. Курляндский немец, зовут Генрих Штамм.
— А вы откуда так подробно про него знаете? — стрельнув глазками, мило улыбнулась Камилла.
— Так старина Сэм не далее как вчера целый вечер хвастался! Мол, очень хороший лекарь, не чета нашему старому Хью, что остался на «Жозефине».
— Этот ваш Хью вообще коновал!
Всплеснув руками, племянница старого пирата презрительно расхохоталась, но тут же осеклась, глядя на Бьянку — баронесса учила ее хорошим манерам, и кое-что уже получалось, правда, еще далеко не все.
— Да, да — коновал! Только и умеет, что перевязывать раны да кости вправлять!
— Но… в плаванье это то, что надо.
— Ни за что б не обратилась к нему! Даже если б тяжело заболела.
Камилла словно накаркала, призвала на свою голову несчастье, почувствовав себя плохо уже буквально на следующий день. Утром девушка даже не встала с постели, ссылаясь на головокружение и ломоту в костях и допуская к себе лишь подругу да слугу Тома, притащившего приготовленный домохозяйкой глинтвейн.
— Ей врач нужен, — вернувшись в свою комнату, Бьянка взволнованно посмотрела на Громова. — Бедняжка.
— Да уж, не повезло, — сочувственно покивав, Андрей набросил на плечи кафтан. — Температура у нее есть?
— Что?
— Ну лихорадка.
— Есть… наверное. Она к себе близко никого не подпускает, лишь просит врача… Того самого, с «Саванны». Милый, ты ведь все равно сегодня со старым Сэмом встретишься? Вот и попроси. Ах, Камилла, Камилла… верно, простудилась — погода-то! А ведь еще пару дней назад бегала к дядюшке, просила, чтоб взял ее с собой на «Саванну» — просто воздухом подышать, от скуки. Хорошо хоть у старика хватило ума отказать — иначе чтоб сейчас делала эта бедняжка?
— Лечилась бы у курляндского немца, — Громов подавил усмешку и, надев шляпу, спросил: — А, может, местного врача ей найти, городского?
— Нет, нет, она местным не доверяет!
— Да что ты!
— Сама только что мне сказала — чтоб был свой. Тем более, ему и платить не надо. Не забудь сказать об этом Сэму!
— Не забуду, душа моя.
В отличие от Камиллы, Бьянка никогда не просилась в плаванье, Громов объяснил ей все с самого начала, да и сама баронесса была девушкой умной и все хорошо понимала. Настолько хорошо, что Андрей постепенно доверил ей все хозяйственно-финансовые дела, касающиеся «Жозефины». Покупка снаряжения и припасов, сбыт кое-какой не имеющей особо назойливого спроса мелочи, типа бычьих кож или тех же токарных станков и многое другое — всем этим занималась юная баронесса, проявляя не свойственную ее возрасту осмотрительность и даже, без всяких преувеличений — талант. Кстати, во всех подобных делах ей всегда помогала Камилла, девушка тоже неглупая и энергичная, которую дядюшка Сэм, в силу весьма живучих у немолодых людей предрассудков, не подпускал к своему кораблю ни на шаг. А как же — дурная примета! Даже вот покататься по островам — и то не взял!
А вот лекаря отпустил, даже справился о здоровье племянницы, правда, тут же погрузился в пространные рассуждения о необходимости сплочения команды в коротком учебном плаванье и, получив от капитана Грома карт-бланш, радостно оскалил зубы:
— Мы будем выходить с утра и возвращаться к вечеру, и даже раньше. С завтрашнего дня и начнем, а лекаря я сегодня же пришлю, тотчас же!
Доктор Генрих Штамм, немец из Митавы, оказался молодым человеком лет двадцати, несмотря на свои годы, уже достаточно социализированным и успевшим много чего повидать, в отличие от своих сверстников начала двадцать первого века, по сути — подростков, детушек, живущих за родительский счет и при маминой юбке, и высшим проявлением крутизны считающих курение травки (только чтоб мама не узнала!), самое скотское траханье (иногда и просто разговоры об этом) и катание по ночам на купленной родителями машинке в компании таких же недорослей обоего пола — чем быстрее, тем круче (опять же, чтоб мама… ни-ни!). Здесь такие штуки не проходили, разве что в очень обеспеченных семьях, но таковых было мало — от силы процентов пять населения, да и то далеко не везде.
Юный Генрих — как выяснилось, по специальности вовсе не врач, а аптекарь — после посещения больной, которая тут же почувствовала себя значительно лучше, не отказался отобедать к компании обеих девушек, которым прислуживал Том. За обедом молодой лекарь держал себя скромно и с достоинством, благосклонно улыбаясь всем шуткам Камиллы, даже самым скабрезным.
— Очень приятный молодой человек, — уже вечером рассказывала возлюбленному Бьянка. — Воспитанный, но… так, как принято среди простых горожан, бюргеров, видно, что не из кабальеро. Не сказать, что красавец, но видно, что за собой следит. Лицо бритое, волосы светлые, длинные — свои, а не парик, подбородок немного безвольный, бюргерский… А вообще, дело свое он, кажется, знает — Камилла за обедом на больную не походила ничуть. Он зайдет завтра вечером, как только судно вернется с островов. Может, нам оставить на ужин сего славного юношу? Думаю, наша больная была бы счастлива.
Повесив кафтан в шкаф, Громов обернулся и хмыкнул:
— Ты думаешь?
— Я же вижу, какими глазами она на него смотрела!
— Как кошка на мышь?
— Хуже! Как на сметану.
На следующий день лекарь и в самом деле явился, как обещал — к вечеру, и с видимым удовольствием остался на ужин. За столом держал себя скромно, иногда даже краснел от взглядов, украдкой (это она так думала, что украдкой) бросаемых Камиллой, о себе рассказывал мало — вырос в семье аптекаря, разорился и — по примеру многих — решил попытать счастья в чужедальней стороне. С владетельными особами? Нет, не знаком, что вы! Какая там Анна Иоанновна, какой герцог? В этих домах простых аптекарей не принимали!
О только что прошедшем плаванье гость рассказал еще меньше: подошли к какому-то островку — бог его знает, что за остров — да под руководством недавно назначенного капрала учились целиться и стрелять.
— А дядюшка? Дядюшка что в это время делал? — выслушав, громко спросила Камилла. — За вами смотрел?
— Дядюшка? — лекарь поначалу не понял, о ком идет речь.
— Ваш капитан — господин Сэмюэль Хопкинс, — пояснил Андрей.
— Ах, капитан… Да ничего такого не делал, сэр. Прохаживался себе где-то по острову, гулял.
Молодой человек отвечал как-то односложно, зажато, особенно когда речь заходила о плаванье «Саванны» — как видно, старый пират запретил особо распространяться на эту тему, а, может быть, герр Штамм просто был молчуном, что, кстати сказать, не особо-то импонировало Андрею, который и сам любил не болтать, а слушать — качество для начала двадцать первого века весьма редкое, обычно бывало наоборот, и сам Громов когда-то знавал немало таких вполне приятных и дружески расположенных к нему людей, которые — особенно в подпитии — начинали грузить всех своими проблемами… и даже не проблемами, а всем тем, что они считали для себя важным, именно для себя — не для других, другим до этого не было совершенно никакого дела… как и подобного рода рассказчикам до других. Иногда любители поболтать совсем съезжали с рельсов — и, начав с армейских воспоминаний (в большинстве случаев только им самим и интересных) опускались до пересказа просмотренных фильмов, что становилось уже совсем невыносимым даже для такого покладистого и терпеливого человека, как Андрей.