Такое развитие событий отнюдь не исключено, равно как и другие варианты. Однако все они не без изъяна: слишком многое остается неясным. Ну, например: зачем Карлотте ввязываться в крайне опасную авантюру? Не проще ли ей было использовать смерть Таунсенда в своих интересах и благодаря ей навсегда избавиться от младшей сестры? Что же касается Пирса, то, откровенно говоря, трудно поверить, что столь искренний по натуре и невинный юноша мог принять участие в таком неблаговидном деле. (Стоит заметить, что вся дальнейшая, вполне респектабельная, жизнь Пирса подтверждает правоту последнего предположения.) Теперь о Лайонеле. Если ему было хоть что-то известно об исчезновении или смерти Стюарта, почему, «впав в безумие», он ни словом не обмолвился о Таунсенде в своих бредовых монологах? Ведь Лайонел, если верить имеющимся записям, много и подробно рассказывал о том, что происходило на Первой улице.
И наконец, еще один немаловажный вопрос: если кто-то из этих людей все же помог Стелле закопать тело Таунсенда где-нибудь на заднем дворе, зачем было доставлять себе лишние хлопоты – забирать его вещи из отеля и платить служащим за молчание?
Сейчас, оглядываясь назад, можно предположить, что руководители Таламаски допустили ошибку. Следовало, вероятно, предпринять дальнейшие шаги: потребовать полномасштабного расследования обстоятельств смерти Стюарта, заставить полицию активизировать поиски. Но дело в том, что такие шаги были предприняты – как со стороны ордена, так и со стороны семьи Таунсенда. Однако результат оказался прежним. Одна из уважаемых юридических фирм Нового Орлеана в официальном письме доктору Таунсенду сообщила: «Мы сделали все возможное. Никаких доказательств пребывания молодого человека в нашем городе не найдено».
После гибели Стеллы никто, конечно же, не хотел лишний раз «беспокоить» Мэйфейров расспросами о таинственном техасце, прибывшем из Англии. Ни одному из наших детективов – а в расследование были вовлечены лучшие из них – так и не удалось нарушить молчание служащих отеля и получить хоть малейшую улику, хоть слабый намек на то, кто им за него заплатил. Стоило ли ожидать в такой ситуации каких-либо успехов в этом деле от полиции?
Прежде чем завершить повествование об этом загадочном, оставшемся нераскрытым деле, необходимо упомянуть еще одну, весьма интересную, деталь. Речь идет о «мнении», высказанном еще тогда, в 1929 году, Ирвином Дандричем. В один из рождественских вечеров он встретился во Французском квартале с нашим частным детективом. Они зашли в бар, чтобы спокойно посидеть и обсудить последние сплетни, принесенные Дандричем.
– Пожалуй, я дам вам ключ к пониманию этой семейки, – сказал тогда Ирвин. – Ведь я наблюдаю за ними уже много лет. И, заметьте, вовсе не ради ваших любопытных чудаков, сидящих в Лондоне. Я наблюдаю за Мэйфейрами по той же причине, что и все остальные: мне просто интересно знать, что же все-таки происходит за всегда запертыми ставнями их дома. А секрет состоит вот в чем: Карлотта Мэйфейр отнюдь не столь ревностная католичка, какой она всегда стремилась казаться. И ее порядочность и добродетель – напускные. В этой таинственной женщине есть нечто зловещее, в ней заключена какая-то разрушительная сила. И кроме того, она мстительна. Она предпочла допустить, чтобы малышка Анта сошла с ума, лишь бы только та не выросла похожей на свою мать. Ей больше по душе видеть мрак и запустение собственного дома, чем стать свидетелем радости и счастья других.
На первый взгляд рассуждения Дандрича могли показаться обычной болтовней. Однако в них, возможно, содержалось зерно истины, на которое в то время никто не обратил внимания. Конечно, все окружающие считали Карлотту воплощением порядочности, добродетели, разумного подхода к жизни и тому подобных человеческих достоинств. Начиная с 1929 года она ежедневно посещала мессу в часовне на Притания-стрит, раздавала щедрые пожертвования на нужды церкви и работавших под ее эгидой учреждений и, несмотря на свою нескончаемую войну с «Мэйфейр и Мэйфейр» за право распоряжаться наследством Анты, неизменно была великодушна ко всем членам семьи. Она одалживала деньги любому из Мэйфейров, кто в том нуждался, посылала скромные подарки на дни рождения, свадьбы, крестины и торжества по случаю окончания учебных заведений, присутствовала на похоронах, а время от времени встречалась с тем или иным из родственников за ленчем или чашкой чаю, но только не в стенах дома на Первой улице.
Все так прискорбно обиженные когда-то Стеллой в один голос утверждали, что Карлотта прекрасная женщина, что она служит опорой семьи и буквально жертвует собой, неустанно заботясь о лишившейся разума дочери Стеллы Анте, равно как и о Дорогуше Милли, Нэнси и Белл, которые не способны позаботиться о себе сами.
Карлотту никогда не упрекали в том, что она по-прежнему не приглашала родственников в особняк и наотрез отказалась возобновить под его крышей какие-либо общесемейные встречи. Конечно, ей было «не до того». Фактически с годами к ней стали относиться едва ли не как к святой, вечно мрачной и почти всегда недовольной праведнице.
Не берусь утверждать однозначно, но, по моему мнению, в оценке, данной Карлотте Дандричем, заключалась немалая доля истины. Лично я убежден, что она представляла собой не меньшую загадку, чем Мэри-Бет или Джулиен, а мы в своих исследованиях лишь скользнули по поверхности, так и не сумев раскрыть тайну этой женщины.
Продолжение разъяснений относительно точки зрения ордена
Итак, в 1929 году было решено, что в дальнейшем Таламаска не станет предпринимать попытки войти в непосредственный контакт с Мэйфейрами.
Эван Невилль – в то время глава ордена – счел необходимым, во-первых, неуклонно следовать рекомендации Артуpa Лангтри, а во-вторых – самым серьезным образом отнестись к предупреждению призрака Стюарта Таунсенда. Следовало пока что отойти в сторону и держаться от Мэйфейров подальше.
Некоторые более молодые агенты ордена тем не менее высказывали иное мнение. Они предлагали связаться с Карлоттой Мэйфейр по почте, не видя в том никакой угрозы для ордена, и заявляли, что мы «не имеем права утаивать от нее имеющуюся в нашем распоряжении информацию». А иначе чего ради мы ее собирали? По их твердому убеждению, нужно было составить для Карлотты нечто вроде дайджеста, коротко изложив в нем все известные нам факты, и в первую очередь включить туда самые ранние записи, сделанные еще Петиром ван Абелем, а также созданные исследователями ордена генеалогические таблицы.
В результате в ордене разгорелись яростные споры. Старшины обвиняли молодежь в забывчивости и неустанно напоминали, что Карлотта Мэйфейр, весьма вероятно, виновна в смерти Стюарта Таунсенда и что именно она, скорее всего, несет ответственность за убийство Стеллы. А потому о каких обязательствах перед ней может идти речь? Если орден и должен сообщить кому-то имеющиеся сведения, то разве что только Анте – и только после того, как ей исполнится двадцать один год.