Для меня было истинным потрясением узнать, что Дейрдре напрасно молила о помощи, в то время как я, проводя ночь за ночью без сна в своей постели, только и делал, что искал хоть какой-нибудь способ связаться с ней и оказать эту самую помощь. «Я должен помочь Дейрдре, – думал я тогда, тридцать лет тому назад. – Но как? Я не могу, не смею и не осмелюсь это сделать. И едва ли добьюсь успеха». Воспоминания буквально разрывали мне сердце.
А ведь действительно, несмотря на все свои старания, в то время я вряд ли мог повлиять на ход событий. Если даже Корт-ланду не удалось предотвратить беду, разумнее всего предположить, что и мне было бы не по силам воспрепятствовать жестокости. Однако в своих снах я видел, как увожу Дейрдре из особняка на Первой улице в Лондон, я видел ее рядом с собой, совершенно здоровую и счастливую.
В реальной жизни все произошло иначе.
В пять часов утра седьмого ноября 1959 года Дейрдре родила дочь, Роуан Мэйфейр, совершенно здоровую светловолосую девочку весом девять фунтов и восемь унций [30] . Когда через несколько часов после родов Дейрдре очнулась от общего наркоза, возле ее кровати стояли Элли Мэйфейр, отец Лафферти и Карлотта Мэйфейр. Кроме них в палате находились две сестры милосердия, которые впоследствии и рассказали сестре Бриджет-Мэри обо всем, что там произошло.
Отец Лафферти держал на руках малышку. Он сообщил Дейрдре, что окрестил ее дочь в часовне благотворительной лечебницы, и показал документы, подтверждающие его слова.
– А теперь, Дейрдре, – добавил отец Лафферти, – поцелуй Роуан и передай ее Элли. Они уже готовы к отъезду.
Дейрдре сделала все, как было велено, но прежде потребовала, чтобы ее дочь носила фамилию Мэйфейр. Ее заверили, что условие будет выполнено. Обливаясь слезами, она поцеловала девочку и передала ее в руки Элли, а потом уткнулась лицом в подушку и отчаянно разрыдалась.
– Ей лучше побыть одной, – сказал отец Лафферти.
Более чем десятилетие спустя сестра Бриджет-Мэри объяснила, почему дочь Дейрдре назвали именно так – Роуан [31] .
– Крестной матерью малышки была Карлотта, а крестным отцом, кажется, кто-то из свободных в тот момент от дежурства докторов. Они так торопились совершить обряд, что не стали тратить время на поиски кого-либо более подходящего. Карлотта заявила отцу Лафферти, что ребенку следует дать имя Роуан. Он очень удивился и возразил, что это не христианское имя, что оно звучит скорее как языческое.
А она высокомерно так, знаете, как только умела говорить Карлотта Мэйфейр, ответила: «Разве вам, отец Лафферти, не известно, что рябина защищает дом от ведьм и ограждает его от всякого зла? В Ирландии нет даже беднейшей хижины, где хозяйка не повесила бы над входом ветку рябины, дабы уберечь свою семью от колдовских чар. Так повелось еще со времен раннего христианства. Девочка будет зваться Роуан – это мое окончательное решение». Элли стояла рядом и только молча кивала головой – она никогда открыто не высказывала собственное мнение.
– Это правда? – спросил я. – В Ирландии действительно подвешивают над дверью ветки рябины?
– Да, – печально кивнула сестра Бриджет-Мэри. – Только едва ли от этого есть хоть какая-то польза.
Кто же настоящий отец Роуан Мэйфейр?
Исследование, проведенное в больнице, показало, что группа крови девочки соответствует группе крови Кортланда Мэйфейра, умершего менее чем за месяц до ее рождения. Позволю себе напомнить, что Кортланд, вполне вероятно, приходился отцом и Стелле Мэйфейр, а данные, сравнительно недавно полученные из клиники Бельвю, позволяют с большой степенью уверенности утверждать, что его дочерью была и Анта.
Еще находясь в стенах благотворительной лечебницы после рождения Роуан, Дейрдре окончательно «лишилась разума». Она часами рыдала в пустой палате, время от времени выкрикивая одно и то же:
– Ты убил его!!!
Те же слова она повторила и в часовне во время мессы:
– Ты убил его! Ты оставил меня одну, со всех сторон окруженную врагами! Ты предал меня!
Ее буквально силой вывели из часовни и поспешили отправить в психиатрическую лечебницу Святой Анны. К концу месяца Дейрдре впала в состояние полного ступора.
Сестра Бриджет-Мэри и по сей день уверена, что Дейрдре обращалась с этими упреками к своему невидимому любовнику:
– Разве вы не поняли? Это его, своего дьявола-любовника, она обвиняла в смерти преподавателя из колледжа и проклинала за то, что он избавился от соперника, ибо хотел, чтобы Дейрдре принадлежала только ему одному – демону, который бродит по ночам здесь, в Новом Орлеане, по улицам Садового квартала.
Согласитесь, объяснение весьма красноречивое, однако оно едва ли могло соответствовать действительности, если учесть, что никакого «преподавателя из колледжа» не существовало. Но что же – или кого – имела в виду Дейрдре? Неужели это Лэшер столкнул Кортланда с лестницы или напугал его так сильно, что тот упал сам? А если да, то почему?
Фактически на этом и закончилась жизнь Дейрдре Мэйфейр. В течение следующих семнадцати лет ее перевозили из одной психиатрической клиники в другую, везде держали взаперти, подвергали бесчисленным процедурам, электрошоковой терапии и пичкали несметным количеством самых разных лекарств. Иногда на очень короткое время она возвращалась домой, но это был уже только призрак той девушки, которую я когда-то знал…
Наконец, в 1976 году Дейрдре – измученную, постоянно напряженную, лишенную памяти бессловесную калеку с широко раскрытыми глазами – в очередной раз привезли на Первую улицу, и с тех пор она не покидала особняк.
Специально для нее боковую террасу нижнего этажа затянули сеткой от москитов. Год за годом независимо от погоды бедняжку ежедневно выводили туда и усаживали в кресло-качалку. Так она проводила многие часы – застыв без движения вполоборота к видневшейся за деревьями улице.
– Она не способна вспомнить даже то, что произошло всего лишь минуту назад, – пояснял один из наблюдавших ее докторов. – Живет только сиюминутными ощущениями. Нормальному человеку это трудно представить. Грубо говоря, разум у нее отсутствует вовсе.