(Эти утверждения интересны, если вспомнить рассказ Ричарда Ллуэллина. Когда он описывал приход к нему во сне Джулиена, тот сказал: «Ничто не предопределено». Отметим также, что за двести лет до этого Лэшер, согласно утверждению Петира ван Абеля, изрек таинственное предсказание, которое не давало Петиру покоя. Если бы только у нас были более точные изречения по этому и другим вопросам, произнесенные представителями семейства Мэйфейр! Но, увы, таких данных у нас нет, и мы еще более остро сознаем этот пробел, когда сравниваем две цитаты, так похожие друг на друга.)
Что касается отношения семьи к Мэри-Бет, то многие ее родственники – судя по рассказам их разговорчивых друзей – сознавали некую странность, отличавшую как Мэри-Бет, так и Джулиена. Целесообразность обращения к ним в затруднительных случаях представляла собой вечный вопрос для каждого поколения. Такое обращение влекло за собой преимущества, но и налагало определенную ответственность.
Например, одна незамужняя родственница по линии Лестана Мэйфейра, забеременев, обратилась к Мэри-Бет за помощью и, хотя и получила крупную сумму на ребенка, позже утвердилась в мысли, что Мэри-Бет навлекла смерть на безответственного папашу.
Другой Мэйфейр, любимец Мэри-Бет, осужденный за нападение и побои после пьяного разгула в одном из ночных клубов Французского квартала, по слухам, больше боялся неодобрения и кары Мэри-Бет, чем любого судейского приговора. Его смертельно ранили при попытке бежать из тюрьмы. И Мэри-Бет запретила хоронить его на Лафайеттском кладбище.
Еще одна несчастная девушка – Луиза Мэйфейр – дала жизнь в особняке на Первой улице незаконнорожденной Нэнси Мэйфейр (которую Мэри-Бет удочерила и воспитывала в семье как ребенка Стеллы), а спустя два дня после родов умерла, и тут же все заговорили, что Мэри-Бет, недовольная поведением девушки, оставила ее умирать в одиночестве и без врачебной помощи.
Но истории об оккультных способностях Мэри-Бет или злодеяниях по отношению к семье немногочисленны. Даже если учесть обособленность Мэйфейров и нежелание большинства из них судачить по любому поводу, если дело касалось семьи, все равно у нас очень мало доказательств, что Мэри-Бет поступала со своими родственниками как ведьма, а не только как магнат. Если ей все-таки приходилось использовать свои силы, то делала она это почти всегда с неохотой. И у нас есть не одно свидетельство того, что многие Мэйфейры не верили в «суеверные глупости», которые повторяли слуги, соседи, а иногда даже члены семейства. Они называли историю о кошельке с золотыми монетами смехотворной и обвиняли суеверных слуг в сочинительстве сказок, которые считали пережитками со времен рабства; соседи и прихожане местной церкви, по их мнению, слишком много сплетничали.
Мы не можем еще раз не подчеркнуть, что подавляющее большинство рассказов о всемогуществе Мэри-Бет действительно получено от слуг.
Учитывая все вышесказанное, можно сделать вывод, что родственники любили и уважали Мэри-Бет, что она не диктовала людям, какие им принимать решения, не руководила их жизнями, разве что требовала, чтобы они проявляли хоть какую-то лояльность к семье; Мэри-Бет допустила несколько серьезных ошибок, но, несмотря на это, она подбирала отличные кандидатуры из своих родственников для деловых предприятий, а те, в свою очередь, испытывали к ней доверие, восхищались ею и охотно занимались вместе бизнесом. Она не афишировала свои диковинные таланты, не демонстрировала их перед своими деловыми партнерами и, скорее всего, также хранила в тайне от всех свои оккультные способности. Ей нравилось жить в окружении родственников, как живут обыкновенные люди.
Также следует отметить, что маленькие дети в семье любили Мэри-Бет. Она множество раз фотографировалась в окружении Стеллы, Лайонела, Белл, Дорогуши Милли, Нэнси и десятка других ребятишек. В течение многих лет каждое воскресенье южная лужайка возле особняка на Первой улице заполнялась детьми: шумная ватага играла в мяч и пятнашки, пока взрослые в доме дремали после обеда.
Третьей великой страстью, или одержимостью, Мэри-Бет, насколько мы можем судить, была ее жажда к удовольствиям. Как мы уже видели, они с Джулиеном любили танцы, вечеринки, театр и так далее. Кроме того, у нее было много любовников.
Хотя представители семейства хранят полное молчание на этот счет, у нас достаточно такого рода сведений, полученных от слуг и даже часто из вторых и третьих рук, через друзей семейной прислуги. Соседи тоже судачили о «смазливых мальчиках», вечно болтавшихся возле дома, якобы нанятых на работу, для которой они часто были совершенно не приспособлены.
История Ричарда Ллуэллина об автомобиле «Штутц-Бэркат», подаренном молодому ирландскому кучеру, подтвердилась благодаря простой проверке регистрационных записей. Другие ценные подарки – например, банковские счета на огромные суммы – также свидетельствуют, что все эти симпатичные юноши были любовниками Мэри-Бет. Иначе нет другого объяснения, зачем бы ей понадобилось дарить пять тысяч долларов на Рождество молодому кучеру, на самом деле не умевшему управлять лошадьми, или плотнику, который без посторонней помощи и гвоздя забить не мог.
Интересно отметить, что, когда все данные о Мэри-Бет были собраны, у нас оказалось больше историй о ее чувственных аппетитах, нежели о какой-то другой стороне ее жизни. Другими словами, рассказы о ее любовниках, пристрастии к вину, гурманстве и увлечении танцами численно превосходят (семнадцать к одному) рассказы о ее оккультных силах и способностях делать деньги.
И когда все эти многочисленные описания пристрастий Мэри-Бет к вину, еде, музыке, танцам и сексуальным партнерам собраны воедино, то невольно убеждаешься, что она вела себя больше как мужчина того периода, нежели как женщина, совсем по-мужски предавалась удовольствиям, ничуть не заботясь о приличиях или респектабельности. В общем, в ее поведении нет ничего чересчур необычного, если рассмотреть его в этом свете. Но люди в то время, разумеется, относились к подобным вещам по-иному и находили в ее любви к удовольствиям необъяснимые и чуть ли не зловещие мотивы. Она лишь усиливала тот ореол таинственности, который ее окружал, беспечным отношением ко всем своим поступкам и явным пренебрежением к мнению других людей. Близкие родственники не раз умоляли ее «вести себя как подобает» (так, во всяком случае, говорили слуги), но Мэри-Бет только небрежно пожимала плечами.
Что касается ее переодевания в мужской костюм, она так часто и так ловко это делала, что окружающие, видимо, привыкли. В последние годы жизни она часто покидала дом в твидовом костюме, с тросточкой и часами прогуливалась по Садовому кварталу. При этом она даже не удосуживалась подколоть волосы или спрятать их под шляпой, просто скручивала их в узел, и люди воспринимали ее внешний вид как нечто само собой разумеющееся. Когда она вышагивала по улице своим широким шагом, слегка наклонив голову и вяло кивая в ответ на приветствия, слуги и соседи во всем квартале называли ее мисс Мэри-Бет.