Этот рассказ, с которого началась моя писательская карьера, был написан в 1967 году и в числе полудюжины других послан Августу Дерлету в «Аркхэм Хаус». Честно говоря, я до сих пор удивляюсь, что Дерлет вообще обратил на меня внимание. Не то чтобы рассказы были плохи сами по себе, но того же никак нельзя было сказать о виде, в котором я их предоставил. Попробуйте представить себе, как, сидя за своим столом, Дерлет открывает картонный тубус, присланный в целях экономии наземной почтой из Берлина. Внутри он обнаруживает рассказ, вернее, свиток, который ему приходится прикрепить кнопками к столу, чтобы прочитать! К тому же рассказ напечатан через один интервал, иногда с обеих сторон, на страницах из военного блокнота! Удивительно, как он не вышел из себя! Но в то время он собирал материал для сборника «Рассказы о Мифе Ктулху», и этот рассказ как раз подошел по размеру и форме. «Город-побратим» вошел в вышеупомянутый сборник и впоследствии много раз переиздавался, в том числе как глава моего романа «Под торфяниками».
Данная рукопись прикреплена в качестве «Приложения А» к докладу номер M-Y-127/52 от 7 августа 1952 года.
В конце войны, после того как разбомбили наш дом в Лондоне и погибли мои родители, я попал с тяжелыми ранениями в госпиталь, и мне пришлось провести почти два года, лежа на спине. Именно в этот период моей юности — мне было всего семнадцать, когда я вышел из больницы — возникло мое увлечение, впоследствии превратившееся в жажду к путешествиям, приключениям и изучению древностей. Я всегда был бродягой по своей натуре, но после всех ограничений, которые мне пришлось испытать за два тоскливых года, я сразу же воспользовался шансом наверстать упущенное, без остатка отдавшись странствиям.
Нельзя сказать, что в течение тех долгих мучительных месяцев я был полностью лишен удовольствий. Между операциями, когда позволяло здоровье, я жадно читал книги из больничной библиотеки, главным образом, чтобы забыть о тяжелой утрате, перенесясь в чудесные миры, созданные Джонатаном Скоттом в его волшебных «Сказках 1001 ночи».
Кроме того наслаждения, которое давала мне эта книга, она позволяла мне отвлечься от разговоров, которые я слышал о себе среди врачей. Говорили, будто я не такой, как все, и якобы врачи нашли некие странности в моем организме. Ходили слухи о странных свойствах моей кожи и слегка выступающем хряще у основания позвоночника, о небольших перепонках на пальцах рук и ног, а поскольку у меня еще и полностью отсутствовали волосы, на меня не раз бросали подозрительные взгляды.
Все это, плюс мое имя, Роберт Круг, нисколько не прибавляло мне популярности в больнице. В то время, когда Гитлер продолжал периодически бомбить Лондон, фамилия Круг, намекавшая на немецкое происхождение, вероятно, куда больше препятствовала дружеским отношениям, чем все мои прочие странности, вместе взятые.
Когда закончилась война, я обнаружил, что стал богат, оказавшись единственным наследником состояния своего отца, а мне тогда не было еще и двадцати. Джинны, упыри и ифриты Скотта давно остались в прошлом, но не меньшее наслаждение я получал теперь от популярного издания «Раскопок шумерских городов» Ллойда. Именно эта книга вызвала у меня тот благоговейный трепет, с которым я всегда относился к волшебным словам «Затерянные города».
В последующие месяцы, а на самом деле и оставшиеся годы, в течение которых формировалась моя личность, труд Ллойда оставался для меня вехой, за которой последовали многие другие книги подобного содержания. Я жадно читал «Ниневию и Вавилон» и «Древние приключения в Персии, Сузах и Вавилоне» Лэйярда, с головой погружался в «Происхождение и развитие ассириологии» Баджа и «Путешествия в Сирию и Святую землю» Беркхардта.
Интересовали меня отнюдь не только сказочные земли Месопотамии. Вымышленные Шангри-Ла и Эфирот стояли наравне с реальными Микенами, Кноссом, Пальмирой и Фивами. Я запоем читал об Атлантиде и Чичен-Итце, не задумываясь о том, чтобы отделить факты от вымысла, и мечтая собственными глазами увидеть как дворец Миноса на Крите, так и Неведомый Кадат в Холодной пустыне.
Прочитанное мной об африканской экспедиции сэра Эмери Уэнди-Смита в поисках мертвого Г’харна лишь утвердило меня во мнении, что некоторые мифы и легенды не столь уж далеки от исторических фактов. Если такой человек, как этот выдающийся знаток древностей и археолог, снарядил экспедицию на поиски города в джунглях, который большинство достойных уважения авторитетов считали чисто мифологическим… И что с того, что он потерпел неудачу? Она ничего не значила в сравнении с тем, что он на самом деле попытался сделать…
Если другие лишь насмехались над сломленным и полубезумным исследователем, единственным вернувшимся из джунглей Черного континента, я стремился воспроизвести его «бредовые фантазии», каковыми считались его теории, вновь и вновь изучая доказательства существования Хирии и Г’харна и собирая воедино отрывочные сведения о легендарных городах и странах со столь неправдоподобными именами, как Р’льех, Эфирот, Мнар и Гиперборея.
Шли годы; мое тело полностью выздоровело, и я превратился из увлеченного юноши в мужчину, поставившего себе цель в жизни. Я никогда не задумывался о том, что влекло меня исследовать темные закоулки истории и фантазии — мне просто нравилось заново открывать древние миры, существовавшие лишь в мечтах и легендах.
Прежде чем я начал предпринимать дальние путешествия, которым суждено было занять четыре года, я купил дом в Марске, на самом краю йоркширских торфяников. Здесь я провел детство, и я чувствовал к этим местам некую не поддающуюся описанию привязанность. Отчего-то здесь я чувствовал себя ближе к дому и намного ближе к манившему меня прошлому. Мне действительно очень не хотелось покидать свои торфяники, но необъяснимая страсть к далеким местам и чужим названиям звала меня прочь, за моря.
Сначала я посетил страны, находившиеся в пределах досягаемости, проигнорировав края мечты и фантазий, но пообещав себе, что потом… потом…
Египет со всеми его тайнами! Ступенчатая пирамида Джосера в Саггаре, шедевр Имхотепа; древние мастабы, гробницы умерших столетия назад царей, загадочно улыбающийся сфинкс, пирамида Снеферу в Мейдуне и пирамиды Хефрена и Хеопса в Гизе, мумии, погруженные в раздумья боги…
Но, несмотря на все чудеса Египта, я не задержался там надолго. Песок и жара вредили моей коже, которая быстро покрывалась загаром и наутро страдала от раздражения.
Крит, нимфа прекрасного Средиземноморья… Тезей и Минотавр; дворец Миноса в Кноссе… Чудесные места — но там не было того, что я искал.
На Саламине и Кипре, со всеми их руинами древних цивилизаций, я задержался на месяц с лишним. И именно на Кипре я узнал еще об одном своем странном свойстве — о моих необычных способностях в воде…
В Фамагусте я подружился с группой ныряльщиков, с которыми каждый день нырял за амфорами и прочими древними реликвиями возле руин в Салониках на юго-восточном побережье. Сначала тот факт, что я мог оставаться под водой втрое дольше, чем лучший из них, и заплывать дальше без помощи ласт или дыхательной трубки, лишь удивлял моих друзей; но несколько дней спустя я заметил, что они стараются держаться от меня подальше. Им не нравилось отсутствие волос на моем теле или перепонки, казалось, слегка удлинившиеся, между пальцами рук и ног, шишка сзади внизу, заметная в моем купальном костюме, или моя способность общаться с ними на их языке, хотя я никогда в жизни не изучал греческого.