Всезнайки-зазнайки, хоть бы они все там накрылись медным тазом! — зло подумал Вийнблад и отложил пакет и заключение в сторону. У него были куда более важные дела. Он к этому времени уже обладал серьезными познаниями о химическом элементе под названием таллий. Пока что, к сожалению, познания эти носили чисто теоретический характер, но скоро, скоро ему представится случай подкрепить теорию практикой.
Инспектор Бу Ярнебринг вышел на работу уже 27 декабря: ему пришлось несколько дней замещать дежурного инспектора. 30 декабря он уходил в отпуск, чтобы наконец-то совершить решающий жизненный поворот и вступить в законный брак с любимой невестой. Ярнебринг даже великодушно простил своего лучшего друга, что тот, не поставив его в известность, успел жениться раньше, чем он. Мало того, Ларс Мартин Юханссон с супругой должны были быть свидетелями на его бракосочетании.
Почившее в бозе следствие по делу об убийстве Челя Эрикссона Ярнебринга не заботило: он забыл о нем в тот же момент, когда папка с материалами легла на полку. Разумеется, он слышал историю, как Бекстрём едва не расстался с жизнью и уцелел исключительно благодаря больному колену Фюлькинга. Ярнебринг даже позвонил комиссару и предложил ему собственные колени — на тот случай, если Фюлькинг предпримет повторную попытку. Все же он, Ярнебринг, как-никак двадцать лет назад входил в сборную Швеции в эстафете четыре по сто, так что он почти уверен, что догнать Бекстрёма для него трудности не составит.
— С одним условием, — хохотнул Фюлькинг, — ты этого сукина сына только поймаешь, а разделаюсь я с ним сам.
Несмотря на межпраздничное затишье, работы было довольно много, поэтому Ярнебринг решил пообедать в полицейской столовой. Столовая оказалась почти пуста. Он выбрал столик в самом дальнем углу, чтобы за кофе спокойно просмотреть газеты. Только он расположился, как тут же увидел, что к нему направляется пожилой полицейский — инспектор помнил его, тот служил в патруле, ездил на патрульной машине.
Как же его зовут? Вроде бы Стрид… Ярнебринг лихорадочно копался в памяти. Лица он запоминал прекрасно, а вот с именами начали возникать трудности.
— Стрид, — представился тот. — Хочу обменяться парой слов. Мы встречались, когда ты работал на Эстермальме, если помнишь.
— Садись. — Ярнебринг показал на свободный стул.
У Стрида было к нему дело. Это Ярнебринг понял сразу, и все же, для того чтобы начать разговор, потребовалось минут пять беканья и меканья.
— Помнишь Перссона, он работал на взломах, а потом ушел в «секретку»?
Ярнебринг кивнул. Истинный полицейский, один из самых мрачных типов, с кем Ярнебрингу приходилось сталкиваться по службе.
— Еще бы не помнить. А что?
— Он заходил на той неделе, — сказал Стрид и наклонился поближе к Ярнебрингу. — Мистическая история. — Он покрутил головой.
— Слушаю. — Ярнебринг отложил газету.
Стрид поежился и огляделся:
— Собственно говоря, я не должен бы это рассказывать… Но тебе-то не могу не сказать…
Ну так говори же, подумал Ярнебринг, хотя, если бы к нему пришел Перссон, что-то рассказал и попросил помалкивать, он бы держал язык за зубами. Перссон не из тех, чьи секреты можно безнаказанно выбалтывать.
— Должно быть, меня подозревают в шпионаже, — предположил он и осклабился.
— Ну что ты, — отмахнулся Стрид, — какой там шпионаж! Речь вообще не о тебе.
— А о ком? — спросил Ярнебринг.
Давай же, давай, подумал он. Не целый ведь день здесь с тобой сидеть.
— Он хотел поговорить о западногерманском посольстве, — сообщил Стрид. — Ты ведь тоже там был. Это, по-моему, именно тебя там чуть не подстрелили.
— Много чего болтают, — уклончиво сказал Ярнебринг.
Просто удивляешься, откуда столько болтовни, подумал он.
— Жутковатая была история, — задумчиво произнес Стрид.
— И какое она имеет отношение ко мне? — спросил Ярнебринг. — Я могу насчитать не меньше сотни все еще работающих ребят, кто там тоже побывал.
— К тебе, может быть, и никакого, — покачал головой Стрид. — Речь шла о другом. Это гей-убийство в ноябре… Это ведь твое расследование?
— Бекстрёма, — коротко бросил Ярнебринг. С ума сойдешь, о чем они здесь, в полицейском управлении, только ни болтают, подумал он. — Следствием руководит Бекстрём. Так что если об убийстве, то это к нему.
— Бекстрём, — повторил Стрид с сомнением. — Я слышал, он не особенно… В общем, как говорят, тридцать три несчастья?
— Это так же точно, как то, что у турок глаза карие, — усмехнулся Ярнебринг.
— Мысль понятна, — улыбнулся Стрид в ответ. — Хотя я слышал, что чуть не у половины турок глаза голубые или серые. Впрочем, сейчас не об этом речь.
Нет, не об этом, подумал Ярнебринг. А о чем?
— Чем я могу тебе помочь? — спросил он и демонстративно покосился на часы.
— Вот, сижу и время у тебя отнимаю, — извинился Стрид. — Ты понимаешь, в основном все сплетни… Но ведь оно не раскрыто, это убийство?
— Нет.
Было бы раскрыто, я бы знал, подумал он.
— А он правда был гомосексуалистом? — спросил Стрид.
— Разное говорят. Спроси коллегу Бекстрёма, он придерживается именно этой точки зрения.
— Он-то придерживается. А ты?
— Что ты хочешь сказать?
Стрид вздохнул. Вид у него был почти несчастный.
— Ты не думаешь, что за этим стоит какая-то политика?
Политика, подумал Ярнебринг. Какая еще политика?
— На что ты намекаешь? — спросил он.
— А, все равно. Не будем об этом.
Вот так, подумал Ярнебринг и снова поглядел на часы. Забудем, и все. Что значат пять минут жизни?
— Да-а, — вздохнул Стрид. — Жуткая была история, я имею в виду немецкое посольство. Их там прямо тепленькими взяли. Я хочу сказать, террористов.
— Да уж, — поддакнул Ярнебринг. — Что-то уж очень легко им это удалось, на мой взгляд.
— В газетах писали, что у СЭПО была информация задолго до того. Но немцам, как говорится, море по колено.
— Похоже на то, — сказал Ярнебринг, вставая.
Или им никто ничего не сказал — тоже вполне возможно, подумал он.
— Похоже… — Стрид покачал головой, словно отвечая на собственные мысли. — Помнишь, что Черчилль все время повторял во время войны?
— Да-да… — рассеянно пробормотал Ярнебринг. — Ты меня извини, но…
— Конечно-конечно. — Стрид тоже встал. — Это я должен извиниться. Просто вспомнил, как Черчилль повторял: кто предупрежден, тот вооружен. Who is forewarned is also forearmed, — продекламировал он патетически. — Хотя на немецких дипломатов это, похоже, не распространяется…