А в том, что будет полицейское расследование, я не сомневался. Собственно, меня удивило, что полицейские не прибыли до того, как я успел покинуть квартиру и дом. Потому что очень уж кто-то пытался меня подставить: Катрина Ам убита в моей квартире, ее картина при мне, отпечатки моих пальцев — в ее квартире, если полиция сочтет необходимым их поискать. Я даже пил ее кофе. И ведь как ловко они все устроили! Так что вызывало удивление отсутствие полицейских сирен, подкатывающих к тротуару патрульных автомобилей и французских полицейских, требующих, чтобы я бросил сумку и картину на тротуар и распростерся на нем, чтобы они могли надеть на меня наручники. Объяснение я находил только одно: возможно, Бруно не видел, как я входил в подъезд.
Убийцей, конечно же, мог быть только Бруно. Лишь он и Пьер знали, что я побывал в квартире убитой женщины. Лишь он видел, как я, не надев перчатки, касался руками ее вещей. Помнится, я говорил ему, в каком районе живу, он знал мои имя и фамилию и выследить меня труда ему не составило. Черт, я даже научил его, как открывать замки без ключа.
Я задался вопросом, как давно он ее убил? Порылся в памяти и вспомнил, что ушел из дома около десяти утра. Сейчас часы показывали почти половину седьмого. Он убил Катрину, когда я находился в ее квартире? Судя по тому, что тело я нашел еще теплым, выходило, что нет. Скорее, она умерла лишь несколькими часами раньше; впрочем, я не был патологоанатомом и не обладал необходимыми знаниями, чтобы судить об этом. Но, если я прав, получалось, что он убил Катрину, когда я находился в банке или покупал картину. Эта версия показалась мне убедительней других, потому что объясняла, почему я не увидел Бруно на работе.
В этот момент я подумал, а не позвонить ли мне в полицию самому. Анонимно, из телефона-автомата, назвать имя убийцы, чтобы они не гонялись за мной и не теряли времени. Но вдруг мой звонок воспримут как попытку подставить Бруно? На этот вопрос я ответить не мог. Да и вообще голова гудела, а мысли путались.
Вернувшись к реальности, я обнаружил, что как раз миновал авеню Бретей и подхожу к станции метро на бульваре Гарибальди. Поднялся по перфорированным металлическим ступеням, прошел мимо киоска, где обычно покупал английские газеты, достал из кармана книжицу билетиков на метро и вышел на платформу с тем, чтобы запрыгнуть в первый подошедший поезд, все равно в какую сторону. Через минуту я уже сидел на откидном сиденье в конце вагона. Сумка и картина, обернутая в коричневую бумагу, стояли между ног.
Я наклонил голову и вновь сосредоточился на дыхании. Рубашка прилипла к спине, вспотели лицо и ладони. Я дрожал всем телом. В попытках унять дрожь сжимал и разжимал кулаки, шевелил пальцами ног, напрягал мышцы тела, изо всех сил пытаясь обрести контроль над собой. Странный образ возник в моем воображении: будто ко рту приставили пакет из плотной коричневой бумаги, и я выдыхаю в него воздух, а потом вдыхаю снова.
В какой-то момент у меня создалось впечатление, что за мной наблюдают. Я оторвал взгляд от пластикового пола и увидел девушку-подростка, которая с любопытством поглядывала на меня, словно думала, что у меня сейчас начнется припадок. Я кисло ей улыбнулся, она не отреагировала, и я вновь опустил голову и продолжил свои дыхательные упражнения.
Я катался в метро почти час и решился покинуть его, когда народу в вагонах стало заметно меньше, — час пик миновал. Покрытые известняковыми плитами тротуары на площади Пигаль опустели. Парижане или готовили дома ужин, или наслаждались стаканчиком вина в одном из многочисленных баров и маленьких ресторанчиков. Аляповатые вывески театров и салонов пип-шоу выцветали в свете заходящего солнца, словно кто-то, воспользовавшись гигантским пультом дистанционного управления, уменьшил цветовую контрастность улиц, по которым я шел.
Направляясь к Монмартру с сумкой на плече и с картиной, завернутой в коричневую бумагу, под мышкой, я поднимался по крутым извилистым улочкам, коротким и длинным лестницам. Меня окружала тишина, и казалось, я слышу, как по спине текут струйки пота. Кровь стучала в висках, и я боялся шлепнуться без чувств. Может быть, мне даже хотелось растянуться на мостовой, вжаться лицом в брусчатку и закрыть глаза. Но ничего такого я, само собой, не сделал, а продолжал идти, вынося вперед сначала одну ногу, потом другую, напрягая мышцы бедер и голеней, иногда останавливаясь, чтобы перевести дух и облегчить давление лямки на плечо.
Подъем казался бесконечным. У церкви Сакре-Кер я попал в толпу туристов в ярких футболках и мешковатых штанах; они двигались медленно и хаотично, объективы их чертовых фотоаппаратов и видеокамер словно специально следили за мной. И уж совсем тошно мне стало на площади Тертр, которую словно перенесли из съемочного павильона. Официанты в слишком ярких жилетках уговаривали прохожих посидеть в их ресторанах, карикатуристы подходили ко мне с папками, предлагая быстренько нарисовать шарж, художники прямо на улице рисовали акварели с видами Парижа, и какие-то люди желали немедля вырезать мой профиль из черной папиросной бумаги. На лотках продавали футболки, рюкзаки, бейсболки со словом «Paris», вышитым, вытисненным, отпечатанным всевозможными шрифтами. Я споткнулся о щит с меню уличного кафе и чуть не упал на бродячего актера, играющего на скрипке.
В конце концов, исключительно благодаря сопутствующей мне в этот день удаче, я продрался сквозь толпу и оказался у цели. Вошел в отель, вновь зарегистрировался по паспорту Дейвида Берка, поднялся в номер, запер за собой дверь, сбросил мокрую от пота одежду, встал под ледяной душ и простоял так довольно долго. Когда вышел из кабинки, выложенный керамической плиткой пол вдруг начал уходить из-под ног. Я едва успел опереться о стену и сесть на унитаз. Прошел час, а я все сидел на унитазе, уткнувшись лицом в белое махровое полотенце и мысленно повторяя, что должен взять себя в руки. Я замерз, кожа покрылась мурашками.
В самом деле, спросил я себя, куда меня все это приведет? Никуда, последовал ответ. Я останусь на унитазе до утра, пока утром в номер не заглянет уборщица. И что она увидит? Человека, на лбу которого написано большими буквами: «ВИНОВЕН». Я чувствовал, что веду себя глупо. Вновь и вновь появляющийся перед моим мысленным взором образ убитой женщины никоим образом не мог вернуть ее к жизни, а меня медленно, но верно сводил с ума. Я не мог изменить уже случившегося. Мне оставалось только одно: принять как данность ситуацию, в которой я оказался, и сделать все возможное, чтобы выпутаться из нее.
И еще я мог выпить. Даже напиться.
Я поднялся с унитаза, мышцы ног натянулись, как гитарные струны, завернулся в полотенце. Мини-бар находился в полированном деревянном шкафчике. С учетом сложившихся обстоятельств я свернул крышку с миниатюрной бутылки виски, даже не заглянув в прайс-лист. Глотнул раз, другой, почувствовал, как тепло растекается по всему телу — совсем как лекарство от гриппа в рекламных роликах. Пустую тару я бросил в корзинку для мусора, достал из мини-бара бутылочку водки таких же размеров. Глотнул, от вкуса меня передернуло, поставил бутылочку на шкафчик, вытащил из сумки чистую одежду. К тому времени, когда я зашнуровал туфли, причесался и допил водку, стало понятно, что я готов к тому, чтобы спуститься вниз.