Она посмотрела на меня в упор.
— Какой же ты жалкий.
Я почувствовал, как закаменела челюсть. Мне хотелось смотреть куда угодно, только не на нее. Она наклонилась ко мне так близко, что я ощутил запах мяты в ее дыхании.
— Я приходила на твою чертову встречу с читателями, Чарли, — процедила она сквозь стиснутые зубы. — Я в Париже давно, наблюдала за тобой и даже решила, что это какая-то ошибка. Потом услышала, как ты читаешь свою книгу, и все поняла. Ты лгал мне. Ты долгие годы мне лгал.
Я лишь таращился на нее, не зная, что сказать, и лихорадочно искал хоть слово в свою защиту.
— Я не знаю, что…
— Хватит! — оборвала она меня и вонзила палец в мой бицепс. — Просто скажи мне: есть хоть одна причина, по которой мне следует разговаривать с тобой после этого вечера?
Мой рот открывался и закрывался, но ни звука не слетало с губ. Я отпрянул от стакана с мохито.
— Мне действительно очень жаль, что так вышло, Вик. — Акцент чудесным образом исчез. — У меня был ужасный день. Сейчас я просто не в себе, вот и…
— Я так не думаю, — прервала она меня.
Взяла сумочку, соскользнула со стула.
— Вик, — предпринял я еще одну попытку, — позволь объяснить. Я — идиот. Ты это знаешь. Пожалуйста.
Она покачала головой, губы превратились в узкую полоску. Она развернулась и оставила меня у стойки в гордом одиночестве.
Я вернулся в номер, плюхнулся на кровать, уставился на завернутую в бумагу картину, которая стояла на полу у стены. Понятия не имел, что же мне теперь делать. Позвонить в полицию и сообщить о теле, найденном в моей квартире? Позвонить Пьеру? Возникла мысль покинуть Париж, но я отдавал себе отчет, что мое бегство могут счесть прямым признанием вины. Найдено ли тело, гадал я, идет ли полиция по моему следу? Узнать мои имя и фамилию не составляло труда — один вопрос консьержу, но полицейские не могли знать, где я остановился, и понятия не имели о том, что номер я снял под чужой фамилией. Так что на эту ночь я мог чувствовать себя в полной безопасности. Если, конечно, удача полностью не отвернулась от меня.
Так что времени на раздумья мне хватало, и проблема заключалась только в одном: я не очень-то понимал, о чем думать. Обычно я звонил Виктории, и мы обсасывали возникшую проблему со всех сторон. Но я подозревал, что позвонить ей сейчас и рассказать о трупе Катрины — не лучший способ наведения мостов. А кроме того, не хотелось втягивать ее в это дело. Я понимал, что история с убийством придется ей не по вкусу.
И, раз уж я не мог рассчитывать на помощь Виктории, мне оставалось только тупо смотреть на стену у кровати. И, что странно, стена не подкидывала мне дельных мыслей. Может, выжидала, чтобы поделиться предположением о том, кто убийца, в тот самый момент, когда я полностью разуверюсь в собственных силах, а может, идей у стены было не больше, чем у меня самого.
Я зарычал и швырнул подушку в стену, но даже после этого она не пожелала вступить со мной в диалог. Я покосился на мини-бар. Почему бы не напиться до беспамятства? Но идея не показалась мне конструктивной. Хотя мог ли я ожидать от себя чего-то иного? В конце концов я только что показал себя полным идиотом, изображая шотландца перед женщиной, которая долгие годы была мне верной подругой.
«Но ладно, — сказал я себе, — хватит жалеть себя. Сделай что-нибудь полезное и представь себе, что это один из романов о твоем Фолксе. Сюжет завел тебя в передрягу, тебе некого спросить, что делать, и ты должен как-то выпутаться. Так какой ты предложишь план?»
Я почесал затылок, потер подбородок, хлопнул в ладоши. Пощелкал пальцами, побарабанил по прикроватной тумбочке. И… ничего. Ноль. Никаких идей.
Полежав еще какое-то время, я перегнулся через край кровати, дотянулся до сумки. Достал ноутбук, откинул крышку. Хотел быстренько описать происшедшее со мной и использовать резюме как отправную точку для дальнейших действий, пусть еще и не знал — каких. Мне случалось прибегать к этому средству, если проблема возникала в самом начале книги и я не считал возможным тревожить Викторию. Я надеялся, что такой подход к делу мне поможет, и заранее видел, как рисую квадратик, пишу к нему короткое примечание, потом направляю от него стрелочки, каждая — возможный вариант, ставлю квадратик у оптимального и шаг за шагом продолжаю процесс.
Но, едва экран осветился, я увидел надпись:
«ПРИНЕСИ КАРТИНУ. МЫ ЖДЕМ»
Я замер, оглянулся на окна. Шторы задернуты, что не успокаивало. Вновь посмотрел на экран:
«ПРИНЕСИ КАРТИНУ. МЫ ЖДЕМ»
Послание напечатали, пока я находился в баре, изображая из себя шотландца? Нет, разумеется, нет. В этом случае картину унесли бы из номера. Найти ее не составляло труда.
Я задумался и вспомнил, что утром, уходя из квартиры, оставил ноутбук на столе включенным — в режиме ожидания, как и всегда. И тот или те, кто убил Катрину Ам, не сочли за труд перед уходом напечатать мне послание. Отсюда следовали два вывода. Первый — они знали, что картина у меня. Второй — об убийстве они в полицию не заявили. Почему я так решил? Иначе не было бы смысла адресовать мне эту короткую строчку.
Чуть позже я сделал и третий вывод. Я не был под неусыпным наблюдением, в противном случае они увидели бы, как я возвращаюсь домой с картиной, и могли перехватить меня, когда я уходил.
Но они убили женщину, а я понятия не имел, кто они и откуда знают меня.
Но как я мог выполнить их пожелание? Как мог принести им картину, не зная, кто они и где находятся? И почему они убили Катрину? Почему не дождались моего возвращения домой? Они могли устроить мне засаду и, если им того хотелось, отнять картину, никого не убивая.
А может, подумал я вдруг, все это — дымовая завеса. Может, убийца — Бруно, как я и предположил с самого начала, и он пытается сбить меня со следа этим посланием, убедить, что за смертью Катрины стоят некие «МЫ»? Впрочем, в этом предположении вряд ли был смысл. Я все-таки вор, а не детектив, и Бруно, насколько я это себе представлял, знать не знал, что мне удалось купить украденную им картину.
Как бы то ни было, получив послание, я вообще перестал что-либо понимать, и, похоже, никакое резюме происшедшего со мной, никакие стрелочки и квадратики не могли поспособствовать созданию дельного план дальнейших действий. Я просто не знал, как ко всему этому подступиться.
Я сидел и смотрел на стоящую у стены картину. Именно она была центральным звеном, и я решил, что пришло время познакомиться с ней поближе. Пересек комнату, поднял с пола, поставил на кровать. Хозяйка галереи так крепко завязала шпагат, что мои пальцы не могли справиться с узлами. Но я порылся среди воровских инструментов и нашел маленькую опасную бритву. Разрезал шпагат, потом бумагу — осторожно, чтобы не поцарапать ни картину, ни раму. Приподнял картину, вытащил из-под нее разрезанную бумагу, бросил на пол. Прислонил картину к спинке кровати, вновь всмотрелся в сценку на Монмартре.