Я подумал о том, чтобы сыграть под дурачка, но не стал попусту тратить время. Этот человек знал, о чем говорит, и у меня возникли опасения, что на встречу он пришел не один. Возможно, пара громил притаилась за кустами, которые росли позади скамьи.
— Почему бы нам не пройтись? — предложил я. — Хочется немного поразмяться.
— Как вам будет угодно.
— А газету оставьте здесь. — Я вынул сложенную газету из его руки и бросил в урну.
— Это еще зачем? — нахмурившись, спросил он.
— Мне неизвестно, на кого вы работаете, но я написал достаточно детективов, чтобы знать, как легко спрятать микрофон в сложенной газете. И позвольте мне взглянуть на подкладку вашего пиджака.
— Я разочарован. Ведь вы выпускник престижного учебного заведения. Я полагал, что буду иметь дело с образованным человеком.
— Просто покажите.
Фармер развел руки, предлагая мне ощупать его. Я так и сделал, стараясь не привлекать лишнего внимания.
— Заглянете под язык в поисках капсул с цианистым калием?
— Это уже перебор. Пошли. Можете рассказать мне все, что собирались.
Мы неспешно двинулись к Эйфелевой башне. Я не возражал. Толпы туристов у ее подножия обеспечивали хоть какую-то защиту и усложняли слежку — при условии, что Фармера сопровождали его люди. Я об этом ничего не знал. Возможно, он пришел на встречу один, а если нет — чего упрощать ему жизнь?
— Картина у вас? — спросил он, когда мы миновали четыре туристических автобуса и приблизились к очереди, выстроившейся у правой опоры башни.
— Вы про сцену на Монмартре?
— Да.
— Написанную маслом? С подписью Мэньи?
— Да, да!
— Тогда, увы, ее у меня нет.
Фармер повернулся и посмотрел на меня. Губы его разошлись, продемонстрировав мастерство дантистов.
— Только не принимайте меня за дурака, господин Ховард, — сказал он по-прежнему размеренно и спокойно.
— У меня и мыслей таких нет. Сейчас я скажу вам чистую правду. Картины не было в квартире, когда я проник туда, чтобы украсть ее.
Губы Фармера скривились, словно он съел что-то кислое.
— Не было, говорите…
— Именно так. Но есть и светлая сторона. Я знаю, кто ее взял.
Фармер выдержал паузу, с тем чтобы прийти в себя.
— Пожалуйста, говорите.
— Один парень по имени Бруно. Какой-то шарлатан. Уговорил меня залезть в эту самую квартиру под каким-то предлогом двумя днями раньше.
Фармер развернулся на каблуках, его глаза переполняло презрение. От лотка по левую руку доносился запах сладкого: засахаренного попкорна, блинов с клубникой, сахарной ваты. Рядом с лотком какой-то мужчина средних лет выстраивал дочерей, чтобы их сфотографировать.
— Это чистая правда, — повторил я. — Такого и не выдумаешь.
— Даже если я вам поверю, — он сощурился, — сомневаюсь, что вы сможете мне сказать, где найти этого Бруно.
— С удовольствием бы сказал, если все было так просто. Но, боюсь, зовут его совсем не так, и мои поиски пока ни к чему не привели.
— И что вы теперь собираетесь делать?
Я посмотрел поверх плеча Фармера на приближающегося жандарма, его синяя фуражка мелькала среди окружающих нас туристов. Он вроде бы и не искал меня, но само его присутствие действовало на нервы. Я взял Фармера под локоть и увлек к Сене. Мы подошли к набережной в тот самый момент, когда зажегся зеленый свет для пешеходов, пересекли мостовую перед застывшими автомобилями, ступили на мост Йены. Я посмотрел вниз, на речные трамвайчики, стоящие у берега, слишком большие и угловатые, чтобы вписываться в композицию.
— Отвечаю на ваш вопрос. — Я вновь повернулся к моему лощеному спутнику. — Я не знаю, что мне теперь делать. Из-за вас, между прочим. Я собирался спросить Пьера, известно ли ему что-нибудь о женщине, которую нашли мертвой в моей квартире. Надеюсь, вы понимаете, что убили ее с целью надавить на меня?
— Несомненно.
— Я, кстати, ее не убивал. Вы не спросили, но я подумал, что вам, возможно, эта информация не помешает.
Он встретился со мной взглядом.
— Понятно.
— Как насчет вас?
— Простите?
— Это не вы, часом, ворвались в мою квартиру и убили ее?
Фармер поджал губы.
— Ну что вы!..
— А те люди, на которых вы работаете?
— Нет, — резко ответил он. — Я не убийца, господин Ховард. Как и мои клиенты, которых я представляю.
Он посмотрел вперед, на величественный фасад Трокадеро. Били декоративные фонтаны, но зеленые лужайки у вспененной воды пустовали: сказывалась ненастная погода. Несколько чернокожих торговцев попытались привлечь наше внимание, предлагая миниатюрные копии Эйфелевой башни и разложенные на расстеленных на земле одеялах сумки — подделки изделий известных фирм. Я заметил, что к одеялам пришиты ручки: при появлении полиции торговая точка быстро сворачивалась. Справа от торговцев молодежь каталась на роликах между пластиковыми конусами, расставленными на гладком асфальте. В ярких костюмах, с большими наушниками на головах они казались пришельцами из будущего.
— И что теперь? — спросил я.
— Мне нужна картина, господин Ховард. Вот и все.
— Вы позволите спросить, зачем? Пьер показывал мне фотографию. Должен сказать, картина отвратительная. Больших денег, по моему разумению, не стоит. Но клиент Пьера соглашался выложить за нее кругленькую сумму. А теперь появляетесь вы, ведете себя, как перенесшийся в наше время член банды с Лавендер-Хилл, [15] и я не могу не задать вопрос: что привлекает людей в этой чертовой картине?
— Это обычная картина, господин Ховард.
— Правда?
Он улыбнулся. Совсем как учитель — бестолковому ученику.
— Так вы добудете мне картину?
— Я вам уже сказал. Бруно я найти не могу и…
— Да, да, я помню, что вы мне сказали. Но теперь, надеюсь, у вас появится мотив, и вы удвоите усилия. Два дня, господин Ховард. Потом картина должна быть у меня. Если вы ее не принесете, мои люди в полиции предъявят Пьеру обвинение в скупке краденого. Вы думаете, вас это не коснется? Речь пойдет о неких вещичках, с которыми вы уехали из Амстердама. И, пожалуйста, не оскорбляйте меня словами о том, что вы не знаете, о чем речь. У меня есть связи и в нидерландской полиции.
Я нахмурился.
— Прошло больше года.
— Да, но это ничего не меняет, не правда ли? После этого, полагаю, ваш друг сообщит полиции ваши имя, фамилию и приметы. И это усложнит и без того незавидное положение, в котором вы оказались из-за этого убийства.