— Нормально. — Инстинктивно я убрал правую руку под стол, потом улыбнулся, осознав, что делать этого не следовало, и, пожав плечами, протянул руку к Пьеру, повернул ее ладонью вверх. Он пощупал раздувшиеся суставы среднего и безымянного пальцев. Безымянный палец чуть искривился в последние месяцы, и, по правде говоря, его вид тревожил меня больше, чем подагрическая боль суставов. Пьер мягко нажал на распухшие суставы, и я постарался не поморщиться.
— У меня есть лекарства. Таблетки. И ампулы для инъекций, если станет худо, — сказал я.
— Слишком худо, чтобы работать?
— Пока до этого не дошло. — Я убрал руку. — Я могу печатать. И вскрывать замки. Указательный палец в полном порядке, а это главное.
Пьер кивнул, откинулся на спинку стула. Моргнул, левым глазом чуть позже правого. Отличную мы составили пару — скупщик краденого с родимым пятном на лице и взломщик, страдающий артритом.
— Работа простая. Но мой клиент… осторожен.
— Они не хотят ошибок?
— Совершенно верно. Ты должен взять только одну вещь.
— Какую?
— Картину.
Я чуть не задохнулся. Мне всегда казалось, что профессионального взломщика нужно нанимать именно для кражи картин. Деньги, к примеру, грязные бумажки в сравнении с ними, а иметь дело с наркотиками я всегда отказывался. И потом такая кража имела свои плюсы. Как правило, клиент хотел заполучить картину, чтобы любоваться ею в одиночестве, и это сводило риск к минимуму.
— Какого художника? — спросил я.
— Подписано Мэньи. Начало двадцатого столетия.
Я даже немного расстроился. Полагаю, каждому свойственно честолюбие, вот и я надеялся когда-нибудь украсть что-то особенное. Картину Дега, даже Сезанна. Что ж, видимо, время еще не пришло.
Я выдохнул.
— Описание есть?
Пьер сунул руку в карман рубашки, достал полароидную фотографию и положил на стол передо мной. Я ее взял, всмотрелся. Увидел не так много, как хотелось бы. Сделали фотографию при вспышке, которая «смазала» изображение.
— Разумеется, масло, — пояснил Пьер. — Уличная сценка на Монмартре. Цветочница и молодая женщина с зонтиком…
— Фотография ужасная.
— За картину ты получишь десять тысяч.
Я изогнул бровь.
— Правда?
— Oui. [8]
Я присвистнул и посмотрел поверх плеча Пьера. За его спиной, над крышей кафе, я мог видеть две трети Эйфелевой башни. Под серыми облаками стальные фермы на фоне поднимающихся и опускающихся желтых лифтов выглядели кружевом. Я различил крошечных людей-муравьев на верхней смотровой площадке, вспышки фотокамер. Названная Пьером сумма смущала и вызывала тревогу.
— Сколько получишь ты?
Пьер отреагировал так, словно я его оскорбил. Расправил плечи, выпятил грудь.
— Столько же, что и ты, естественно.
— То есть твой клиент платит двадцать тысяч евро. За никчемную картину.
— Возможно, она стоит таких денег.
Я покачал головой.
— Не на открытом рынке.
— Кто может это знать? Допустим, мой клиент — коллекционер.
— И кто твой клиент?
Пьер ответил не сразу. Посмотрел мне в глаза.
— Да перестань! Ты шутишь? — Плечи Пьера опустились. — Они звонят по телефону. Мы никогда не встречаемся.
Действительно, уж мне-то не стоило этому удивляться.
— Мужчина?
Пьер кивнул.
— Знаешь о нем что-нибудь еще?
Он молча посмотрел на меня.
— А фотография?
— Ее прислали на мой абонентский ящик в почтовом отделении.
— И тебя все это устраивает? — Я наклонился к Пьеру.
Он забарабанил пальцами по столу.
— Может, это не идеал.
Я закатил глаза.
— Что такое, Чарли? Скажи мне. Наш бизнес переживает нелегкие времена. Конкуренция. Понимаешь?
Я вздохнул и полез в карман за пачкой сигарет. Достал одну и успел прикурить, когда Пьер протянул руку за пачкой. Но я отдал ему раскуренную сигарету. Он затянулся, подавил кашель. При нашей последней встрече он как раз собирался бросить курить.
Я откинулся на спинку стула, подумал о том, что только что услышал. Чем-то мне все это напоминало Амстердам. И сумма мне предлагалась какая-то странная, и Пьер столь же мало знал о своем клиенте. Конечно, ситуация не тянула на уникальную, но, уж не знаю почему, меня грызли сомнения.
Однако искушение было велико. Десять тысяч евро за несколько часов работы. В моей квартире, к стене над письменным столом, я приклеивал листы с разнообразной информацией, касающейся последнего романа о Майкле Фолксе. График работы над романом, синопсис, список персонажей. Список персонажей повторялся и на других листах, которые лежали на столе. Каждому я задавал несколько вопросов: «Какова его/ее цель в жизни?», «В чем его/ее главная сила?», «Какая его/ее главная слабость?» Если бы я внес в список свое имя, найти ответ насчет слабости не составило бы труда. Я бы написал: «Жадность». И, может, к первой слабости добавил бы и вторую: «Склонность к риску».
Десять тысяч евро. Не та сумма, которая может изменить жизнь, но, если добавить эти тысячи к остаткам наличных, полученных от Бруно, несколько месяцев я мог бы не беспокоиться об оплате квартиры. И уж конечно, о таком авансе за еще не написанный роман не приходилось и мечтать.
Кроме того, мне не хотелось подводить Пьера. И я не хотел, чтобы очередные заказы он предлагал каким-то другим ворам, а потом — мне. У него уже возникли сомнения из-за проблем с моими пальцами, и не стоило давать ему новых поводов для того, чтобы он обращался к кому-то еще. Многие годы он регулярно обеспечивал меня работой, и я ценил наши отношения.
— Деньги вперед.
— У меня только половина.
— Половина моих десяти тысяч и половина твоих?
Пьер обдумал вопрос, возможно, почувствовал напряженность моего голоса. Осторожно кивнул.
— Я возьмусь за это дело при одном условии — вся сумма вперед.
Пьер вновь затянулся. Наверное, я его оскорбил, но, если говорить честно, совесть меня не мучила. Он закрыл глаза, а когда открыл, левое веко поднялось лишь чуть-чуть.
— Амстердам, Пьер, — напомнил я.
Дым он выпустил через нос.
— Ты думаешь, я никогда не смогу расплатиться с тобой за Амстердам, Чарли?
Пьер печально покачал головой, затушил окурок в пепельнице. После паузы наклонился, поднял с пола барсетку. Расстегнул молнию, достал пухлый конверт. Молча положил на стол, пододвинул ко мне.