Загвоздка была та еще. В прошлых книгах я обходился с подобными проблемами просто: Фолкс залезал в те или иные дома и перемещал вещественные улики в полном соответствии с моими желаниями. Здесь я такого сделать не мог. Портфель находился в святая святых полицейского участка, и какой бы дьявольской изобретательностью ни обладал мой взломщик, я не мог позволить ему совершить кражу в полиции. Как вариант, я мог ввести в книгу нового персонажа, умудренного опытом патрульного, которого Фолкс уговаривает помочь ему. Пусть коп получит какую-то важную информацию в обмен на портфель. Идея была неплохая, но мне не нравилась тем, что потребовалось бы переписать чуть ли не всю книгу. Если коп столь важен для сюжета, то его придется вводить в первых главах и добавлять большие вставки, по ходу которых Фолкс должен завоевать доверие копа. Взваливать на себя такую ношу не хотелось. А кроме того, если события начнут развиваться по такому сценарию, читатель нисколько не удивится, когда Фолкс откроет шкаф в квартире Николсона и достанет портфель.
На этой мысли зазвонил телефон, и я взял трубку. Пьер звонил по моей просьбе: я оставил сообщение на автоответчике. Теперь я уже нисколько не сомневался, что звали его вовсе не Пьером, но, если тебя связывают с другим человеком деловые отношения, без имени никак не обойтись, а поскольку человек этот — француз и живет в Париже, имя Пьер представлялось удачным выбором. Со своей стороны, Пьера совершенно не волновало, как я его называю, — при условии, разумеется, что он получит свою долю как с каждого переданного мне заказа, так и с реализации украденных вещей.
— Чарли, ты хочешь предложить мне какое-то дело в Амстердаме? — начал он.
— Возможно, — я откинулся на спинку стула и положил, скрестив, ноги на стол. — Хотя все зависит от тебя, Пьер. Точнее, от того, могу ли я тебе доверять.
— Чарли, пожалуйста. Мы — друзья. Мы не можем так говорить друг с другом.
— Обычно — не можем. — Я посмотрел на роман Хэммета под стеклом. Висел он низко, так что я мог дотянуться до него рукой. Что и сделал, поправив чуть перекосившуюся рамку. — Но я слышал, что ситуация изменилась. Мое имя от тебя теперь может узнать кто угодно.
На другом конце провода молчали. Я стер со стекла пылинку.
— Американцы, Пьер, — уточнил я, — поклонники моего таланта. Тебе это что-то говорит?
— Чарли…
— Не торопись. От твоего ответа многое зависит.
— Он тоже друг, — осторожно ответил Пьер. — Давний друг. Он хотел лучшего специалиста, какого я только могу найти в Нидерландах. А ты лучший, Чарли.
— Это вдохновляет. Он сказал тебе, на что нацелился?
— Нет. Я предложил ему связаться с тобой, но он не пришел от этого в восторг.
— Почему?
— Он не сказал.
— Ты знал, что он вор?
— Разумеется. А как иначе мы могли познакомиться? — В голосе Пьера послышалось искреннее недоумение.
— И тебе не показалось подозрительным его желание нанять кого-то, а не сделать все самому?
— Если на то пошло, показалось. Но у многих людей наступает момент, когда им недостает уверенности и они не могут идти на дело.
— Ты решил, что это тот самый случай?
— Двенадцать лет — долгий срок, знаешь ли.
Я выпрямился, плотнее прижал трубку к уху.
— О каких двенадцати годах ты говоришь, Пьер?
— Ты не знаешь?
— Не знаю чего? Он сидел?
— Он тебе не сказал?
— Нет. — Я схватил ручку, проверил на верхней странице моей рукописи, пишет ли она. — За что он сидел?
— Убил человека.
— Он убийца?
— Нет. Этот человек… он попытался изобразить героя… остановить Майкла, уносящего бриллианты.
— Так он специализировался на драгоценностях? — спросил я, рисуя распростертое тело со знаком вопроса на груди.
— Бриллианты, Чарли. Вот что он воровал. Исключительно бриллианты.
— И кто-то попытался его остановить?
— Охранник.
— И он его убил?
— Похоже на то.
Я задумался. О мужчине, с которым виделся в кафе. Он выглядел совершенно обычным человеком. Не преступником, осужденным на длительный срок. Не убийцей.
— Где это произошло? — я уже рисовал бриллиант, размером с нарисованное тело.
— В Амстердаме.
— Он сидел в голландской тюрьме?
— Да.
— Его не депортировали?
— Депортировать — это что?
— Вышвырнуть из страны. Отправить обратно в Штаты. Я думал, именно так с ним и поступили.
— Этого я не знаю.
Я изобразил дугу вопросительного знака и начал утолщать ее, обводя с обеих сторон. Потом принялся расширять точку увеличивающимися кругами.
— Пьер, он что-нибудь говорил тебе о предстоящей работе? Хотел, чтобы ты что-то продал?
— Нет. Это были не бриллианты?
— Нет. Обезьяны.
— Обезьяны?
— Статуэтки. — Я отложил ручку и потер глаза. — По виду — дешевка. Набор из трех штук. Одна закрывает глаза, вторая — уши, третья — рот. Ты о таких слышал?
— Разумеется.
— Ты полагаешь, они могут дорого стоить?
— Не знаю. Зависит от многого.
— Они достаточно дороги, чтобы убить из-за них человека?
— Он убил?
— На этот раз нет. — Я вздохнул. — Дело в том, что он в больнице, Пьер. И, насколько мне известно, со здоровьем у него сейчас не очень. Я не знаю, во что ты меня втянул.
— Ничего не могу тебе сказать. — В его голосе послышались печальные нотки. — Я очень сожалею. Он был из тех, кому я мог доверять. Как и тебе.
— Я никогда никого не убивал.
— Это правда… Но что я могу теперь сделать?
— Ты можешь хоть что-то выяснить об обезьянах? Прощупать, какой на них спрос?
— Разумеется. Это просто. Приступлю немедленно.
— И вот что еще, Пьер. Больше никому не рассказывай обо мне. Особенно тем, кто был осужден за убийство.
Я положил трубку и забарабанил пальцами по рукописи, в такт моим мыслям. Три обезьяны, три взломщика, трое мужчин в кафе. Всего по три. А сколько трупов? Пока два. То есть почти два… Мне оставалось только надеяться, что третьего не будет.
Вскоре после разговора с Пьером я позвонил Виктории и сразу перешел к делу.
— Послушай, вот о чем я подумал. А если портфелей было два?
— Продолжай.
— Допустим, Фолкс достает второй портфель и подкладывает его в кабинет Николсона.