Но юный смертный не имел отношения к благородному обществу знатных венецианцев, которых я посещал или принимал в своем доме. Достаточно было проникнуть в его мысли. Не знатный венецианец, не художник, не священник, не поэт, не алхимик и определенно не член Великого Совета Венеции. Напротив, он оказался существом поистине необычным: исследователем сверхъестественного, интересующимся такими, как я.
Что бы это значило?
В этот момент, намереваясь столкнуться с ним лицом к лицу и напугать, я подошел к самому краю садика на крыше и всмотрелся в темноту напротив, где притаился шпион, боязливый, но завороженный, старавшийся не обнаружить свое присутствие.
Да, он знал, что я тот, кто пьет кровь. У него даже имелось для меня название: вампир. Он наблюдал за мной уже несколько лет! Он изредка видел меня в богатых гостиных и в бальных залах – не зря я винил себя за невнимательность. Он приходил ко мне в ту ночь, когда я впервые открыл дом для жителей Венеции.
Молодой человек не сознавал, что я свободно читаю в его душе, и тогда я с помощью Мысленного дара отправил ему откровенное сообщение:
«Это безумие. Вмешайся – и ты безусловно умрешь. Второго предупреждения не будет. Держись подальше от моего дома. Уезжай из Венеции. Неужели знания, к которым ты стремишься, стоят твоей жизни?»
Я увидел, что его потрясло мое послание. Но тут же я, к великому изумлению, получил отчетливый ответ:
«Мы не хотим вам зла. Мы ученые. Мы предлагаем понимание. Мы предлагаем убежище. Мы наблюдаем. Мы всегда рядом».
Охваченный ужасом, он бежал с крыши.
Мне не составило труда расслышать, как молодой человек спускается по лестнице палаццо, а затем увидеть, как он призывает гондолу и уносится прочь. Оказалось, что он высок, строен, светлокож, носит строгое черное платье – одним словом, британец. Он очень перепугался. Отплывая, он даже не поднял глаз.
Я долго стоял на крыше, радуясь порывам ветра и в тишине размышляя, что делать со странным открытием. Я обдумал сообщение и силу мысли, с которой он передал мне свое послание.
Ученые? Что за ученые? А что означают остальные слова? Весьма примечательное высказывание.
Не могу выразить, до чего все это было странно.
Мне пришло в голову, что бывали моменты, когда я счел бы сие послание неотразимым – так велико было мое одиночество, так велика была моя жажда понимания.
Но сейчас, когда меня принимали лучшие люди Венеции, я не нуждался в подобных посулах. Когда мне хотелось порассуждать о Беллини или о любимом Боттичелли, рядом оказывалась Бьянка. А золотую усыпальницу я разделил с Амадео.
Я вступил в свой Золотой век. Интересно, у каждого ли бессмертного бывает Золотой век? Интересно, соотносится ли он с расцветом смертной жизни – когда человек находится на пике силы и видит события с предельной ясностью, когда можно довериться другим и постараться добиться настоящего счастья.
Боттичелли, Бьянка, Амадео – возлюбленные из Золотого века.
Тем не менее предложение поразительное – я имею в виду предложение этого странного смертного. «Мы предлагаем понимание. Мы предлагаем убежище. Мы наблюдаем. Мы всегда рядом».
Я твердо решил не обращать внимания и посмотреть, как обернется дело, не позволяя никому нарушать моих планов и мешать мне наслаждаться жизнью.
Но в последующие недели я прислушивался, чтобы найти странного человека, ученого-англичанина, и даже специально высматривал его на роскошных головокружительных светских вечерах.
Я дошел до того, что принялся расспрашивать Бьянку, не знает ли она такого человека, и предупредил Винченцо, что он может попытаться завязать разговор и в этом случае следует проявить мудрость.
Винченцо меня потряс.
Тот самый человек – высокий худой англичанин, молодой, но с седеющими волосами – уже заходил. Он интересовался у Винченцо, не желает ли хозяин дома приобрести необычные книги.
– Он говорил о книгах по магии, – сказал Винченцо, опасавшийся, что я рассержусь. – Я велел ему принести то, что он собирается продать, и оставить, чтобы вы посмотрели.
– Постарайся вспомнить. О чем вы еще говорили?
– Я сказал, что у вас уже очень много книг, что вы ходите к книготорговцам. Он... он видел картины в портего. Он спросил, не вы ли их автор.
Я постарался смягчить голос.
– И ты сказал ему, что картины написаны мной, не так ли?
– Да, сударь, очень сожалею, если наговорил лишнего. Он хотел купить картину. Я объяснил, что о покупке и речи быть не может.
– Ничего страшного. Просто веди себя с этим человеком осторожнее. Больше ничего ему не рассказывай. А когда он появится, немедленно доложи мне.
Я направился к выходу, но мне пришел в голову новый вопрос. Обернувшись, я увидел, что довел моего дорогого Винченцо до слез, и, конечно, поспешил успокоить его и сказал, что он – идеальный управляющий и не нужно ни о чем волноваться. Но все-таки спросил:
– Какое впечатление произвел этот человек? Хорошее или плохое?
– Скорее хорошее, – ответил он, – не знаю, правда, что там за магические книги. Да, хорошее, я бы сказал, очень хорошее, правда, сам не понимаю почему. Есть в нем какая-то доброта. И ему понравились картины. Он их хвалил. Для своего возраста он прекрасно воспитан. Серьезный, увлекается наукой.
– Вполне достаточно, – сказал я, зная, что он верно оценил посетителя.
Я обыскал весь город, но не нашел англичанина. И перестал бояться.
Наша встреча произошла через два месяца при самых благоприятных обстоятельствах.
Я сидел за столом на пышном пиру среди множества захмелевших венецианцев и наблюдал, как молодежь исполняет размеренный, неторопливый танец.
Звучала пронзительная музыка, а свет ламп, разливавшийся по просторному залу, придавал обстановке какое-то неземное сияние.
Перед танцами выступали акробаты и певцы, и я, по-видимому, находился под большим впечатлением.
Я снова размышлял о том, что настал мой Золотой век. И собирался написать об этом по возвращении домой.
Я облокотился о стол правой рукой, а левая небрежно поигрывала с ободком чаши, куда мне наливали вино.
Слева от меня, откуда ни возьмись, появился англичанин.
– Мариус, – тихо произнес он, и выяснилось, что он отлично владеет классической латынью, – умоляю, считайте меня не врагом, но другом. Я давно наблюдаю за вами издалека.