– Да, – повторил он, – я вас изучал. Но только ради тех, кто стремится познать мир со всеми его обитателями. Мы никого не преследуем. И храним свои тайны от всех, кто мог бы использовать их во зло.
– Пишите что хотите, – сказал я, – но уезжайте, и пусть члены вашего ордена больше не появляются в моем городе.
Он уже вставал из-за стола, когда я спросил его имя. Со мной часто бывало, что я не мог прочесть имя человека в его мыслях.
– Рэймонд Галлант, – тихо произнес он. – Если вы когда-нибудь захотите вступить со мной в контакт...
– Ни за что, – отрезал я.
Он кивнул, но, не желая прощаться на такой ноте, все же закончил фразу:
– Напишите в замок, название которого прочтете на другой стороне монеты.
Я смотрел ему вслед. Он был не из тех, кто притягивает взгляды. Его легче было представить в забрызганной чернилами библиотеке, склонившимся над старым манускриптом.
Но его лицо привлекало необычайным обаянием.
Я сидел, погрузившись в раздумья, лишь при необходимости обмениваясь репликами с окружающими, и мне не верилось, что смертному удалось подойти так близко.
Я потерял осторожность? Слишком сильно влюбился в Амадео и Бьянку, чтобы обращать внимание на элементарные тревожные признаки? Или восхитительные картины Боттичелли отвлекли меня от бессмертия?
Не знаю, но в действительности действия Рэймонда Галланта легко поддавались объяснению.
Я находился в толпе смертных, он сливался с общей массой; должно быть, он умел укрощать разум, чтобы не выдавать своих мыслей. Ни лицом, ни жестами он не выдавал своего интереса.
Да, ничего сложного! Вернувшись домой, я почувствовал облегчение и даже написал несколько страниц в дневнике, пока Амадео, словно падший ангел, спал на красной постели.
Стоит ли опасаться молодого человека, разузнавшего, где я живу? Нет, решил я. Никакой опасности нет. Я поверил каждому его слову.
Но внезапно, часа за два до рассвета, меня посетила трагическая мысль.
Немедленно увидеться с Рэймондом Галлантом! Поговорить с ним! Как же я глуп!
Я выбежал из дома, оставив Амадео отдыхать.
Силой мысли я обшарил все попадавшиеся на пути палаццо в поисках англичанина.
Наконец я отыскал его на скромном постоялом дворе вдалеке от дворцов Большого канала. Я спустился по лестнице с крыши и забарабанил в дверь:
– Откройте, Рэймонд Галлант! – сказал я. – Это Мариус. Я не причиню вам вреда.
Ответа не последовало. Но я знал, что он испугался от неожиданности.
– Рэймонд Галлант, я могу взломать дверь, но не стану. Я не имею права. Умоляю, отзовитесь. Откройте.
Наконец он отпер дверь, и я вошел в крохотную комнатушку с сырыми стенами, где увидел убогий письменный стол, дорожный сундук и груду одежды. У стены стояла небольшая картина, нарисованная мною много месяцев назад и, по-видимому, выброшенная.
В комнате горело слишком много свечей, однако так ему удобнее было меня рассмотреть.
Он отпрянул от меня, как перепуганный мальчишка.
– Рэймонд Галлант, у меня к вам вопрос, – с порога заговорил я, чтобы скорее перейти к делу и заодно успокоить его.
– Постараюсь ответить как можно лучше, Мариус, – дрожащим голосом ответил он. – Какие сведения я могу вам предоставить?
– Не так уж сложно догадаться, – отозвался я и осмотрелся. Сесть было негде. Ладно. – По вашим словам, вам давно о нас известно.
– Да, – сказал он. Его всего трясло. – Я... я готовился к отъезду из Венеции, – поспешил объяснить он, – выполняя ваше желание.
– Благодарю. Но перейдем к моему вопросу, – очень медленно продолжал я. – За время ваших изысканий не доводилось ли вам слышать о женщине, пьющей кровь, о женщине-вампире, говоря вашими словами, о женщине с длинными волнистыми каштановыми волосами... довольно высокой, с прекрасной фигурой, о женщине не юной, но в расцвете зрелости, о женщине с быстрым взглядом, о женщине, которая в одиночку гуляет по ночным улицам.
Мое описание произвело на него впечатление, он отвел взгляд, чтобы порыться в памяти, а потом обернулся.
– Пандора! – воскликнул он.
Я поморщился как от боли. Ничего не мог поделать. Я не сумел сдержаться, ибо удар, им нанесенный, был слишком чувствительным.
Меня захватили столь сильные эмоции, что пришлось отойти на несколько шагов, дабы он не видел выражения моего лица.
Этот англичанин даже знал ее имя!
– Что вам о ней известно? – в конце концов спросил я, глядя ему в глаза и на всякий случай для проверки проникая в его мысли.
– В древней Антиохии сохранился камень, на котором высечено: «Пандора и Мариус, те, кто пьет кровь, проживали в этом доме в счастье и радости».
Я не мог отвечать. Прошлое, всего лишь прошлое, горькое, грустное прошлое, в котором я отступился от нее. А она, расстроенная и опечаленная, запечатлела эти слова в камне.
Я проникся уважением к исследователям, разыскавшим столь древний обломок истории.
– Но сейчас?! – воскликнул я. – Где она сейчас? Что вы о ней знаете? Непременно расскажите мне все.
– На севере Европы живут те, кто утверждает, что видел ее. – Голос Рэймонда Галланта звучал тверже, но страх до конца не прошел. – А один раз к нам пришел молодой вампир, из тех, что не могут вынести трансформацию...
– Да, продолжайте, – сказал я. – Я знаю. В ваших словах нет ничего оскорбительного. Прошу, продолжайте!
– Молодой вампир пришел к нам в надежде, что мы знаем заклинание, способное вернуть ему смертную жизнь и бессмертную душу...
– Да, так он упоминал о ней? Вы об этом?
– Именно так. Он хорошо ее знал и назвал ее имя. Он считал ее вампирской богиней. Она не была его создательницей. Случайно встретившись с ним, она его жалела и выслушивала страстные излияния. Описание совпадает с вашим. А он поведал нам о развалинах в Антиохии, где мы нашли вырезанные в камне слова. Это она рассказала ему о Мариусе. Так мы узнали ваше имя. Мариус, высокий блондин с голубыми глазами, Мариус, чья мать родом из Галлии, а отец – римлянин.
Он остановился, явно испугавшись меня.
– Прошу вас, дальше, – поторопил я.
– Молодого вампира больше нет, он погиб по собственной воле, без нашего участия: вышел на утреннее солнце.