Я снова подивился, как сильна оказалась религия христиан, расцветавшая в мирное время и набиравшая силу в период несчастий и горестей.
И поразился гибкости старых патрициев, которые, как я уже говорил, не отошли от общественной жизни, а стремились по мере возможности сохранять былые ценности.
Повсюду попадались усатые варвары с нечесаными сальными волосами, одетые в грубые штаны. Среди них было много христиан-арианцев, чьи обряды отличались от церемоний «ортодоксальных» католиков. Кто они? Готы? Вестготы? Германцы? Гунны? Некоторых я и вовсе не мог определить. А правитель этого огромного государства жил не в Риме, а на севере, в Равенне.
Также я обнаружил, что в забытых всеми катакомбах свили очередное гнездо вампиры, поклонявшиеся сатане: там они воздавали почести дьяволу-змею, а затем выходили на охоту, не делая различий между невинными и преступниками.
Авикус и Маэл понятия не имели, откуда взялись эти новые изуверы, и, устав от них, решили больше не вмешиваться.
Пока я бродил по разрушенным улицам, заглядывая в опустевшие дома, фанатики следили за каждым моим шагом. Я испытывал отвращение, но не думал, что они представляют опасность. Годы голодания сделали меня сильнее. А в венах моих текла кровь Акаши.
О, как же я заблуждался на их счет! Как жестоко заблуждался! Но об этом чуть позже.
Вернемся к тем ночам, когда я блуждал среди обломков классической цивилизации.
Нельзя сказать, что я чрезмерно ожесточился. Кровь Акаши не только увеличила мою физическую силу, но и придала ясность мыслям, укрепила способность сосредоточиваться на главном и стоять на своем, отбрасывая все лишнее.
Тем не менее состояние Рима огорчало меня и не оставляло пустых надежд. Цивилизация, похоже, действительно сохранилась лишь в Константинополе, и я был полностью готов к предстоящему путешествию.
Настала пора заняться последними приготовлениями. Авикус и Маэл с величайшим почтением помогли мне аккуратно обернуть тканью божественную чету и поместить их, словно мумии, в гранитные саркофаги, которые не под силу открыть даже большой группе людей. Так я делал в прошлом, так же буду делать и в будущем, когда понадобится перевозить куда-либо Священных Прародителей.
Страшнее всего для Авикуса и Маэла оказалось смотреть, как Отца и Мать передвигают с места на место и как заматывают обоих в льняные бинты. Они не знали древних египетских молитв о безопасности путешествия и потому вряд ли почувствовали облегчение, после того как я их прочитал. Но все, что касалось божественной четы, было прежде всего моей заботой.
Когда я приблизился, чтобы забинтовать лицо Акаши, она закрыла глаза. То же сделал и Энкил. При виде столь странной, пусть и мимолетной вспышки сознания я похолодел, но продолжал выполнять свой долг – словно египтянин, собиравший в последний путь почившего фараона в священном Доме мертвых.
Наконец Маэл и Авикус отправились со мной в Остию, в порт, откуда отплывал наш корабль. Мы взошли на борт и поместили божественную чету в трюм.
Меня поразили рабы, выбранные Авикусом и Маэлом, – они были превосходны даже для галерных гребцов, работающих за будущую свободу и богатое вознаграждение.
Нас сопровождал отряд отлично вооруженных, прекрасно подготовленных солдат, ожидавших той же награды. Наибольшее впечатление произвел на меня капитан корабля, римлянин-христианин по имени Клемент. Человек незаурядных способностей, он в течение всего нашего долгого пути умело руководил командой и неизменно поддерживал в своих подчиненных веру в то, что по окончании путешествия каждого отблагодарят по заслугам.
Что касается корабля, то мне еще не доводилось видеть такой большой галеры. В просторной, надежно защищенной каюте стояли три скромных сундука, обитые железом и бронзой, где нам с Авикусом и Маэлом предстояло спать в течение дня. Открыть сундуки, как и саркофаги, простым смертным было практически невозможно, не говоря уже о том, чтобы поднять их.
Закончив приготовления и вооружившись до зубов на случай пиратского нападения, мы отплыли среди ночи, быстро продвигаясь вдоль побережья и благополучно обходя благодаря нашему сверхъестественному зрению все мели и рифы.
Можно себе представить, какой страх испытывали при этом солдаты и команда – ведь в те времена корабли двигались только днем, ибо в темноте не было видно ни берега, ни скалистых островков и даже с хорошими картами и умелыми лоцманами оставался риск наткнуться на какой-нибудь подводный камень.
Мы же перевернули издавна заведенный порядок с ног на голову и с наступлением утра вставали на якорь в очередном порту, позволяя нашим рабам и охране воспользоваться всеми местными развлечениями. Это не могло не радовать смертных и только укрепляло их преданность. Капитан, твердой рукою управлявший всеми, отпускал на сушу лишь некоторых, а остальным приказывал выспаться или стоять на вахте.
Проснувшись и выйдя из каюты, мы неизменно находили наших слуг в хорошем настроении: музыканты при свете луны играли для солдат, а капитан Клемент, по обыкновению, был уже пьян. Мы не вызывали подозрений – считалось лишь, что мы эксцентричны и невероятно богаты. Иногда я даже слышал, как нас называли волхвами – словно трех восточных царей, что преподнесли дары младенцу Иисусу. Такое сравнение немало веселило меня.
Единственная наша проблема была сущим абсурдом. Нам приходилось заказывать в каюту еду, а потом выбрасывать ее прямо в море.
Каждый раз это сопровождалось взрывами хохота, но мне такой поступок казался недостойным.
Время от времени мы проводили ночь на суше, чтобы поохотиться. Годы сделали нас великими мастерами в этом деле. Мы могли бы голодать все путешествие, но предпочли этого не делать.
Особенно любопытно было ощущать дух товарищества, царивший на корабле.
Никогда еще мне не доводилось жить в такой тесной близости со смертными. Я часами разговаривал с капитаном и солдатами и, как оказалось, получал от бесед с ними огромное удовольствие. С удивлением обнаружив, что моя бледная кожа не привлекает излишнего внимания и ничуть не мешает общению, я почувствовал невероятное облегчение.
Я очень привязался к капитану Клементу и с наслаждением слушал рассказы о том, как в молодости он бороздил на торговых судах Средиземное море. Меня забавляли описания портов: одни я знал столетия назад, в других никогда не бывал.
Слушая Клемента, я забывал о печали. Я видел мир его глазами, жил его надеждой. И с радостью представлял, как обустрою себе дом в Константинополе, куда он сможет по-дружески заглядывать.
Произошла и еще одна перемена. Теперь я мог назвать себя близким другом Авикуса и Маэла. Не одну ночь провели мы за полными чашами вина, беседуя о событиях, происходивших в Италии, и о многом другом.