Перед окнами был выставлен гроб, открытый гроб, в воздухе стоял тяжелый запах цветов – от воскового аромата лилий было просто не продохнуть. А потом из этого гроба поднялась светловолосая женщина в голубом платье. Одним быстрым движением, словно подхваченная волной, она выбралась наружу и ступила на блестящий пол.
"Линелль!" – воскликнул я. Но ошибся. Это была Вирджиния Ли. Разве я мог не узнать прелестное личико Вирджинии Ли! Наша благословенная Вирджиния Ли. Крошечная девчушка душераздирающе закричала: "Мама!" Как могло случиться, что женщина восстала из гроба?
"Прочь из этого дома!" – приказала она и в ярости потянулась к незнакомке, стоявшей рядом со мной.
Белые руки чуть было не схватили красавицу, но та зашипела, брызгая слюной, и фигура Вирджинии Ли, нашей благословенной, милой Вирджинии Ли, нашей семейной святой, а также гроб, рыдающий ребенок, толпа скорбящих – все на секунду вспыхнуло и исчезло.
Хор голосов постепенно затих, словно волна, утянутая с пляжа обратно в океан. Радуйся, Мария, Благодати Полная, – а потом ничего. Легкий ветерок, мигающая лампа на подоконнике и запах горящего масла.
У меня так кружилась голова, что я с трудом устоял на ногах. Женщина прильнула ко мне.
Вокруг нас звенела тишина Мне хотелось что-то сказать, что-то спросить... Я попытался сформулировать мысль – как-никак здесь только что побывала Вирджиния Ли, – но в следующую секунду уже держал женщину в объятиях и целовал ее. Плотское желание стало болезненным, я уже не мог его сдерживать – это было еще хуже, чем проснуться после эротического видения, – и я залепетал:
"Нет, так нельзя, мы должны прекратить. Это смертный грех".
"Квинн, мой дорогой Квинн, ты моя судьба. – Ее слова прозвучали невыразимо нежно. – Отнеси меня в мою комнату".
За плотным кружевом поднимался дым. Тихо и безутешно рыдала какая-то женщина. Послышались детские всхлипывания, скорее напоминавшие кашель. Но красавица рядом со мной улыбалась.
"Я маленькая и легкая, – сказала она. – Видишь, какая у меня тонкая талия? Я вешу, как перышко. Отнеси меня наверх".
Я начал подниматься по скругленной лестнице все выше и выше. Нельзя упасть от головокружения, если подниматься вверх. Никогда в жизни я не испытывал подобного восторга. Никогда в жизни я не чувствовал себя таким сильным.
Мы оказались в спальне, и хотя по расположению окон и арки дверного проема это была вроде бы моя комната, но на самом деле мы были в ее спальне. И вот мы уже лежим под кружевным балдахином на просторной кровати, в раскрытые окна влетает ветерок и шевелит кружево у нас над головами.
"Итак, мой большой мальчик, вот сейчас можно".
Она стянула с меня брюки и приподняла свои юбки. Ее кожа была горячей.
Я скользнул внутрь женщины! Впервые в жизни! Меня словно сдавили горячие тиски. Я достиг пика страсти, пролил в нее семя и почувствовал, как она вся трепещет, подталкивая меня бедрами, а потом она откинулась изможденно на спину и, задыхаясь, коротко рассмеялась.
Я рухнул на кровать. Потянуло дымом, но это не имело никакого значения. Внизу метались люди, но это тоже не имело значения. Женщина повернулась ко мне и, опершись на локоть, сказала:
"Найди там то, что осталось от меня, Квинн. Найди то, что осталось от меня. Узнай, что они со мной сделали".
Какой страстной и утонченной она была, какой хрупкой и сломленной. Серьги-камеи подрагивали возле тонкого личика. Я коснулся ее ушка. Коснулся того места, где сережка пронзила мочку, а потом красивой черно-белой камеи у горла.
"Ревекка..." – только и смог выдавить я.
И в то же мгновение увидел за ее спиной Гоблина, который все так же отрицательно качал головой. Гоблин был как живой – видимо, использовал всю свою энергию.
"Сделай это для меня, – продолжала женщина. – Сделай это, и я вернусь к тебе, Квинн. И это будет сладостно, каждый раз сладостно. Я была рождена для того, чтобы приносить другим счастье. Я верю в это, Квинн. Я подарила тебе твой первый раз, Квинн. Не вздумай меня забыть. Я всю жизнь старалась делать только одно: дарить наслаждение".
Камея у ее горла очень походила на те, что хранила у себя тетушка Куин, и в то же время она была другая. Все происходящее казалось мне вполне разумным. Ревекка умерла где-то там, и на ней была эта камея. Да. Я протянул руку, чтобы дотронуться до ее мягких каштановых волос.
"Тарквиний, Тарквиний, Тар-кви-ний", – раздался крик Жасмин.
Она бегом поднималась по лестнице, топая так, что даже пол дрожал.
Я был один в комнате.
Сел. Брюки расстегнуты. Залиты семенем, как и покрывало. Я быстро привел себя в порядок, а потом, схватив стопку бумажных салфеток с ночного столика, стер все улики и, когда Жасмин вбежала в комнату, встретил ее стоя.
"Ты совсем ополоумел! – кричала Жасмин. – Зачем поставил лампы на подоконники? С ума сошел? Ты поджег занавески! О чем ты только думаешь!"
Я заметался. Пожар! В Блэквуд-Мэнор! Не может быть! Но Жасмин схватила меня за руку, когда я рванулся прочь мимо нее.
"Мы уже все потушили! – сказала она. – Почему ты это сделал? Могла случиться большая беда".
Тем же днем Лолли и Большая Рамона с помощью Обитателей Флигеля заменили сгоревшие кружевные занавески. Тяжелые портьеры не пострадали. Не успели вспыхнуть.
Меня охватил ужас. Я оцепенело сидел в своей комнате, не отвечая ни на какие вопросы. Появился Гоблин. Уселся в кресло по другую сторону камина и обеспокоенно уставился мне в лицо. Компьютер включился сам по себе. Но я не тронулся с места Не хотел, чтобы Гоблин начал набирать текст моей рукой. Мне было нечего ему сказать.
Наконец, устав от его пытливого взгляда, я спросил:
"Зачем она приходила? Откуда она взялась?"
Он не мог ответить и смешался.
Я подошел к компьютеру и позволил Гоблину взять мою левую руку. Он напечатал: "Ревекка – очень плохая. Сожгла дом. Ревекка злая".
Я напечатал в ответ: "Скажи мне то, чего я не знаю. Например, откуда она явилась?"
Наступила долгая пауза – никакого ответа. Я вернулся в кресло и вновь погрузился в мрачные мысли.