— А я вот никак с дурной привычкой не расстанусь.
Она закурила, поглядывая на меня с интересом, как будто что-то собиралась сказать и не решалась. Скорее всего, ее мучило обычное любопытство.
— Как же это она упала-то? — наконец спросила она, а я пожалела, что не ушла чуть раньше.
— Никто не видел, — пожала я плечами.
— Ага…. поскользнулась, говорят? Чудеса.
— Там перила низкие.
— Ага… может, и поскользнулась, а может, совесть замучила.
— Совесть? — нахмурилась я, но уходить уже не спешила.
— Конечно. Вы, поди, не знаете, что она родную мать голодом уморила.
— Разве такое возможно? — не поверила я.
— По-вашему, я выдумываю? Ничего подобного. Людкина мать парализованная была. И так здоровья кот наплакал, а тут еще обезножела. Сказали, месяца два от силы протянет, а она год пролежала. Конечно, Людке забота. Прибеги, покорми, убери за матерью. А она жениха нашла. Тот, конечно, нос воротит. Запах, видишь ли… Ну, мать в тягость, конечно, Людке стала. Не знаю, сама додумалась или ухажер подсказал, в общем, они ее кормить перестали. Воды дадут, и слава богу.
— Но… если вы знали об этом… это ведь убийство, разве нет?
— Конечно, убийство. Только попробуй докажи, если Таисия Ивановна дочку выгораживает. Зайду к ней вечером, принесу пирог там или еще какого угощения, она ест да все на дверь косится. Я ей и говорю: «Что-то ты похудела. Может, тебе питание усиленное надо?» А она: «У меня все есть, и мясо, и творог, Людочка, доченька, обо всем заботится». Потом я не выдержала и с Людмилой поговорила, но только хуже сделала, она меня больше в квартиру не пускала. Вы, говорит, о нас сплетни распускаете, так и нечего ходить. Я, конечно, врачу сказала, что к Таисии Ивановне ходила, врач ее выспрашивала, но та знай свое: доченька заботится. А сама тает на глазах. Забрали ее в больницу, но уж она и там есть не могла, кормили через трубку. И умерла в три дня. А Людка придумала, что у матери депрессия, жить она, видишь ли, не хотела и сама себя уморила. Вот так. Но на пользу ей это злодейство не пошло, сначала дружок ее сбежал, а теперь вот…
— В милиции считают, что это несчастный случай, — заметила я.
— Много они понимают… — Женщина резко развернулась и скрылась за дверью.
Я, немного выждав, последовала за ней. За столом ощущалась неловкость, всем хотелось уйти, и никто не решался сделать это первым. Беспомощно оглядывались, тянули время.
— Что ж, нам еще на работу, — кашлянув, тихо сказал Сергей Юрьевич и поднялся. Все точно ждали сигнала. Родственница Людмилы произнесла: «Посидели бы еще», но скорее для приличия. Мы вышли на улицу.
— Сергей Юрьевич, не возражаете, если я не поеду в офис? — вдруг решилась я. — Мне к четырем к зубному.
— Да-да, конечно.
Я села в машину, хлопнула дверью и ненадолго задумалась. Потом доехала до ближайшего киоска Роспечати и купила карту области. Деревень с названием Завидово оказалось две, в разных районах. Хотя ничто не мешало нам отдыхать двадцать лет назад не в своей области, а в соседней или вообще за тысячу верст отсюда. Сколько деревень в России с тем же названием?
Кажется, это был единственный год, когда мы отдыхали в средней полосе России, а не поехали на юг. Возможно, у родителей возникли финансовые проблемы или отпуск был только у мамы, а без папы на юг ехать она не хотела. Так что вряд ли мы уехали далеко от дома. На дачу нас мог пригласить кто-то из знакомых или родни. Я продолжала рассматривать карту. Первое Завидово находилось всего в двадцати километрах от города, на северо-востоке. Второе южнее, и до него, если верить карте, шестьдесят семь километров. Логичнее было проверить первое, но на светофоре я свернула в южном направлении, не отдавая себе отчета, почему так поступаю. Если честно, я даже не могла понять, зачем я туда еду, что я там надеюсь найти. Вряд ли моя детская память сохранила облик деревни, так что я, скорее всего, не смогу даже определить, то ли это Завидово, что я видела в своих снах.
Пруд я помню отчетливо, в малейших деталях, но где явь, а где мои фантазии? К тому же пруд за эти годы мог так измениться, что узнать его будет невозможно. А если не было никакого пруда? И это действительно ночной кошмар, который через столько лет внезапно повторился? «Ты сама в это не веришь, — будто кто-то шепнул мне на ухо. — Ты знаешь, почему тебе приснился этот сон». «Я смотрю на тебя. Я тебя вижу», — повторила я, но теперь с недоумением или страхом, сейчас эти слова стали вдруг понятны. Я смотрю. И я вижу.
Я хмурилась, следила за дорогой, боясь проскочить нужный поворот. Странное дело, все здесь мне казалось знакомым. Неужели человек способен так отчетливо помнить то, что видел в раннем детстве? Невероятно. Я свернула и лишь тогда увидела указатель: «Завидово, 12 км», вот сейчас из-за перелеска появится колокольня церкви. Я ехала по проселочной дороге, напряженно вытянув шею. Вот и колокольня. Слева колодец, а вон там, ближе к лесочку, пруд. Сейчас к нему вела дорога с набитой колеей. Я оставила машину и дальше пошла пешком.
Это был тот самый пруд. Сомнения меня оставили. Правый берег, где раньше был луг, зарос кустами, на той стороне, возле воды, видна раскидистая ива, сейчас почти засохшая. Голые ветки безобразно торчат из воды, точно просят о помощи. Мостки, с которых любили нырять деревенские мальчишки, сгнили, на их месте один столб.
Я подошла ближе и вдруг почувствовала, что все перед глазами начало меняться, будто художник быстро и умело подправил рисунок. Мне ничего не приснилось, я была здесь. Я была девочкой в зеленой шапочке и ненавидела ту, другую, с косичками.
* * *
Сунув руки в карманы пальто, я вернулась к машине и по дороге спустилась к церкви. Теперь я не удивлялась, что деревня кажется мне знакомой, точно я покинула ее не много лет назад, а всего несколько дней. Вот на том крыльце я сидела, играя с котенком. Как его звали? Васька? Нет, Васька — соседский кот, серый, огромный. А котенок был рыжим, и звали его Мурзик. А вот в этом доме напротив жила Лена. Кажется, на окнах те же занавески, белые наличники, и выкрашен он, как и тогда, синей краской. Впрочем, дом покрасили недавно, год, два от силы. Возможно, здесь живут уже другие люди. Я подошла к крыльцу. Дверь, как это часто бывает у деревенских, не заперта, стучать в дверь, обитую дерматином, неудобно, да и вряд ли услышат, я толкнула ее и оказалась в сенях. Рыжая кошка сидела возле ведра и умывалась. В доме вроде бы разговаривали люди, а может, работал телевизор. Дверь резко открылась, и я увидела девушку лет двадцати.
— Здравствуйте, — поспешно сказала я, неизвестно чего испугавшись.