— Азазель? — Он вроде бы удивился, потом лицо его посуровело. — Падший ангел. Враг бога. У меня нет книги, вы можете перевернуть дом снизу доверху, но ничего не найдете. И скажите этим, — он кивнул в сторону окна, — зря стараются. Евангелия здесь нет.
— А где оно? — вкрадчиво поинтересовалась Анна. Он вновь закрыл глаза и победно улыбнулся.
— Вы совершенно напрасно нас подозреваете, — рассердилась я, взглянула на Анну и растерянно замолчала, я уже не была уверена, что ей известно только то, что знала я. Я ни в чем не была уверена.
— Если глухонемой — Хранитель, книга, скорее всего, исчезла вместе с ним, — спокойно заметила Анна, выпрямляясь. — И вы нам просто голову морочите, хотя прекрасно знаете, где он.
— Не знаю, — отозвался Николай Иванович.
— А если он из этих, — кивнула она в сторону окна, — то вы наверняка убедились в ее сохранности, то есть в том, что к нему в руки она не попала. И не попадет.
Признаться, эти ее слова здорово меня напугали. Прибавьте к этому ее странное поведение в парке…
— Я совершенно ни в чем не уверен. Я опасаюсь за свою жизнь. Вот и все.
— И при этом открыли нам дверь? Малознакомым людям?
— Я… я беспокоился… совершенно невозможно понять, кто на чьей стороне. А вы мне понравились. Теперь вы вольны вызвать милицию, открыть дверь этим или уйти отсюда, предоставив меня своей судьбе.
— Если вы беспокоитесь за свою жизнь, значит, надо звонить в милицию, — сказала я, у меня уже голова шла кругом, но кое-какие остатки здравого смысла все же остались.
— И тем самым сократить свою жизнь, — саркастически усмехнулся он.
— Я ничего не понимаю, — сказала я в отчаянии.
— Хорошо, мы уйдем, — кивнула Анна и решительно направилась к двери. Я замешкалась в растерянности.
— Ступайте, — сказал мне Платонов и махнул рукой, вроде бы прощаясь.
— Ничего не понимаю, — повторила я, но пошла за Анной.
Мы покинули дом, замерли на крыльце, дожидаясь, когда щелкнет замок. Я услышала какой-то скрип, возможно, так скрипело колесо инвалидного кресла. Мы выбрались на улицу, Анна проверила, захлопнулась ли калитка.
— Идем в машину, — хмуро сказала она.
Из узкого переулка показался тип в черном, лицо его скрывали большие очки от солнца, он быстро приближался к нам, но вдруг замер. Он выглядел совершенно нелепо, точно кукла, у которой внезапно кончился завод.
— Быстрее, — позвала Анна, дважды повторять ей не пришлось. Очень быстро мы добежали до машины, я боялась, что она не заведется или колеса окажутся спущенными, но нам позволили уехать.
Однако, оказавшись в трех кварталах от дома Платонова, я притормозила и решительно повернулась к Анне:
— Что происходит, черт возьми?
— Я же тебя просила, — поморщилась она.
— Извини, я забыла, что его не стоит поминать напрасно. — Мне казалось, что я говорю язвительно, но голос срывался от гнева, беспокойства и обиды. — Ты мне объяснишь, что происходит? — повторила я.
— С чего ты взяла, что мне известно более того, что знаешь ты? — усмехнулась Анна.
— Похоже, ты прекрасно ориентируешься в происходящем.
— Да? Это иллюзия.
— Ты говорила с ним со знанием дела.
— Я делала вид, что все прекрасно понимаю. Это разные вещи.
— Моих знаний не хватает даже на то, чтобы сделать вид, — заметила я с обидой.
— Старик мне сразу не понравился. Он рассказал нам о Хранителях и даже намекнул на глухонемого. Помнишь, все эти колдуны из Трансильвании и бог знает откуда появившиеся монахи. Он отправил нас в Шахово, где мы едва не оказались в ловушке. А теперь глухонемой исчез, и записку нам вроде бы написал он.
— А что, если он и засов открыл? — озарило меня. — Только как он мог оказаться в Шахове? Вряд ли у него есть машина, хотя машина не проблема для такого человека. Но если джип возле дома тот самый, что мы видели в Шахове, значит, уезжал на нем не глухонемой, а, скорее всего, тот, кто нас запер. А где был он? Прятался в развалинах? И где-то у него была спрятана машина, тоже джип… но он не мог предупредить парня на станции, ведь он же глухонемой.
— Человек, который не говорит, не обязательно немой. А те, что сидят в джипе, не обязательно враги, а старик не обязательно жертва, — монотонно проговорила Анна. — Я выдвинула одну из версий, показавшуюся мне наиболее логичной, а он ее подтвердил. Вот только почему? Потому что я угадала или он хотел, чтобы я так думала?
— Анна, ради бога, я сейчас сойду с ума. Все это замечательно, наши догадки и прочее, но там остался беспомощный инвалид, а рядом какие-то подозрительные типы. Если мы не сообщим в милицию…
— Старик — зло, — жестко сказала Анна, и лицо ее мгновенно изменилось, стало мрачным, подбородок отяжелел, а глаза смотрели не мигая, точно она видела то, что было недоступно мне.
— Час от часу не легче, — усмехнулась я, но уверенности в моих словах не было. Я приглядывалась к Анне с затаенной робостью. — Что значит зло?
— Я не могу объяснить, — встряхнувшись, ответила она и, поглядев на меня, улыбнулась. — Я просто чувствую. От него исходит зло. Иногда я это вижу. Точно фиолетово-черные лучи. У него видела. Пальцы светились фиолетовым цветом, не зря он их прятал. Я не знаю, кому он служит, но он зло. А может, и не служит, может, ему служат. Мы с тобой, к примеру. Он ведь великий путаник.
— А вот сейчас как позвоню Олегу… — разозлилась я.
— Позвони. Я что, против? — Она устало откинулась на сиденье и закрыла глаза.
С минуту я молча разглядывала ее лицо, потом спросила гораздо спокойнее:
— Что будем делать?
— Домой поехали, — вздохнула Анна. — Ждать дальнейших указаний.
— А старик?
— Он хотел, чтобы его оставили одного. Он один. Поехали.
Тут я подумала, что действительно стоило убраться отсюда подобру-поздорову, вдруг те типы передумают и решат поговорить с нами. Мы отправились домой, приготовили обед и поели. Но покоя в душу это не внесло. Я без конца возвращалась мыслями к старику, не выдержала и позвонила ему.
Он снял трубку сразу, должно быть, она находилась у него под рукой.