Она уже не чувствовала себя уверенной ни в чем…
Роуан достала из кармана носовой платок, тщательно промокнула им лицо и направилась обратно по той же дорожке в сторону ворот. Она была смущена, измучена и винила себя за то, что пришла в особняк одна, а главное – все больше сомневалась в том, что здесь действительно происходило нечто необычное.
А ведь у нее на сегодня были такие грандиозные планы! Дел еще много, причем вполне реальных. Для начала ей следует побыстрее вернуться в отель. Майкл вот-вот проснется, и у нее есть возможность позавтракать вместе с ним. Если, конечно, она поторопится…
В понедельник утром Майкл и Роуан вместе поехали в центр города, чтобы получить водительские права штата Луизиана. Купить машину без лицензии на право ее вождения в этом штате было невозможно.
Им пришлось сдать свои калифорнийские права – таково было непременное условие, – и этот обмен стал для них весьма символичной и торжественной церемонией, сравнимой, пожалуй, например, со сменой гражданства. Взглянув на Роуан, Майкл увидел, что она улыбается в душе и буквально светится от радостного возбуждения.
Вечером они отправились на ужин в «Вожделенную устрицу» и отпраздновали это событие ледяным пивом и обжигающе горячим супом из стручков бамии, приправленным креветками и колбасой. Все двери ресторана, выходящие на Бурбон-стрит, были распахнуты настежь, вентиляторы под потолком работали вовсю, создавая в зале приятную прохладу, а из бара на противоположной стороне улицы доносились восхитительные звуки джаза.
– Послушай, это настоящий новоорлеанский джаз, – сказал Майкл. – Мелодичный и веселый, прославляющий радости жизни. Никакой печали, ни единой ноты скорби ты в нем не услышишь. Даже если ребята играют на похоронах.
– Давай прогуляемся, – предложила Роуан. – Я хочу собственными глазами увидеть все эти старые заведения, самые злачные здешние места.
Весь остаток вечера они провели во Французском квартале, постепенно удаляясь от ослепительно ярких огней Бурбон-стрит, от великолепно освещенных витрин самых фешенебельных и модных магазинов, а потом вновь вернулись к реке, к набережной напротив Джексон-сквер.
Размеры территории Французского квартала явно поразили Роуан, равно как и тот факт, что, несмотря на все новшества и реконструкции, он сумел сохранить свою историческую первозданность и атмосферу подлинности. На Майкла же, естественно, нахлынули воспоминания, и прежде всего – о воскресных днях, проведенных здесь вместе с матерью. Замена уличных фонарей и обновление бордюрных камней на тротуарах не испортили прежнего облика квартала, равно как и новая булыжная мостовая вокруг Джексон-сквер. Напротив, теперь Французский квартал выглядел еще более нарядным и полным жизни, чем во времена далекого прошлого, когда его обитатели в большинстве своем жили намного беднее и в то же время беспечнее.
Как приятно было после долгой прогулки просто присесть на стоящую на берегу реки скамейку и полюбоваться отблесками огней в темной воде и сверкающими, словно гигантские свадебные пироги, судами, которые проплывали мимо на фоне неясных очертаний противоположного берега.
Смотровая площадка никогда не пустовала: даже в поздний час ее заполняли веселые компании туристов. С берега то и дело доносились обрывки разговоров, смех, радостные выкрики на разных языках… В укромных уголках миловались парочки. Одинокий саксофонист исполнял что-то душещипательное, и в стоявшую у его ног шляпу щедрым дождем сыпались четвертаки.
В конце концов они все же ушли с берега и вновь влились в толпу пешеходов.
Старое доброе Кафе дю Монд обветшало, но по-прежнему славилось своими посыпанными сахарной пудрой пончиками и знаменитым кофе с молоком, вкуснее которого не подавали нигде. За маленькими, неопрятными, липкими столиками вокруг них несколько раз сменились посетители, а они все продолжали сидеть, с наслаждением вдыхая теплый ночной воздух. Потом они бесцельно бродили по старому Французскому рынку, на территории которого за последнее время появилось множество сверкающих витринами магазинчиков, и по Декейтер-стрит с ее старинными особняками, украшенными изящными балкончиками, кружевные металлические решетки и стройные столбики которых можно по праву назвать шедеврами искусства.
Уступив настойчивым просьбам Роуан, Майкл показал ей и места своего детства: Ирландский канал, микрорайон Сент-Томас, от которого остались практически только руины, заброшенные складские здания, тянувшиеся вдоль берегов. Эннансиэйшн-стрит ночью выглядела чуть лучше, чем днем, – быть может, жизнерадостный вид ей придавали светящиеся окна в домах. Оттуда они отправились в более респектабельные жилые кварталы. Майкл привел жену на одну из узких, обсаженных деревьями улочек. По обеим ее сторонам стояли особняки Викторианской эпохи – вычурные, богато украшенные лепниной и всяческой архитектурной мишурой. Майкл ткнул пальцем в те из них, которые издавна нравились ему особенно и за реставрацию которых он с радостью готов был взяться в любой момент.
Бродя по старым местам, он испытывал удивительное чувство. Приятно было сознавать, что теперь у него вполне достаточно денег, чтобы купить любой из этих домов и воплотить в жизнь мечту, казавшуюся недостижимой в тяжелые времена полунищего детства.
Роуан живо интересовалась всем, что видела, она выглядела вполне счастливой и, казалось, ни о чем не жалела. Хотя… Ведь прошло так мало времени…
Она то подолгу молчала, то вдруг начинала бурно выражать свое мнение по тому или иному поводу, но сам по себе звук ее низкого, хрипловатого голоса до такой степени завораживал Майкла, что он не всегда успевал вслушиваться в слова и вникнуть, о чем шла речь. Ее поражало удивительное, редкостное дружелюбие окружающих. Да, люди здесь вели размеренный образ жизни, делали все не спеша, но самое главное состояло в том, что все они были невероятно порядочны и напрочь лишены мелочности, скаредности или скупости. С другой стороны, манера речи многих членов семейства часто озадачивала ее и сбивала с толку. Беатрис и Райен, например, говорили с нью-йоркским акцентом, а выговор Луизы был совершенно иным, произношение молодого Пирса абсолютно не походило на то, которое было свойственно его отцу, а время от времени все они начинали вдруг разговаривать точно так же, как Майкл.
– Только ни в коем случае не ляпни это при них, моя радость, – предостерег ее Майкл. – Ведь я родился и вырос по другую сторону от Мэгазин-стрит, и им это отлично известно. Будь уверена, они успели выяснить всю мою подноготную.
– Брось, они считают, что ты просто великолепен, – возразила она, отмахиваясь от его замечания. – Пирс говорит, что ты несколько несовременен – так сказать, человек старой закалки.