Предвидел ли ты это, Джулиен? Неужели свершилось пророчество, о котором вещало стихотворение? Эвелин все плакала и плакала, а позже, когда рядом уже никого не было, когда унесли тело Стеллы и наконец воцарилась гробовая тишина, а сам особняк на Первой улице погрузился в беспробудный мрак, нарушаемый едва заметным мерцанием битого стекла, Эвелин пробралась в библиотеку, сняла с полки книги и вскрыла находившийся в стенке тайник своей усопшей возлюбленной.
Там хранились их общие фотографии, письма и вещи, которые Стелла прятала от Карлотты. «Пусть мы не хотим, чтобы она знала о нас, – говорила Стелла своей любовнице, – но я буду трижды проклята, если сожгу наши фотографии».
Эвелин сняла с себя длинную нить жемчуга и положила его в утопающее во тьме углубление в стене, маленькое хранилище свидетельств их нежного и блистательного романа.
– Почему мы не можем всегда любить друг друга, Стелла? – сокрушалась Эвелин, когда они плыли в доме-лодке.
– О, милая, мир никогда не сможет это принять, – отвечала Стелла, у которой к этому времени уже завязался роман с мужчиной. – Но обещаю, что мы будем встречаться. Для этой цели я организую хорошее местечко где-нибудь в центре города
Стелла выполнила свое обещание и специально для них двоих сняла квартиру с очаровательным внутренним двориком.
У Лауры Ли в связи с отсутствием матери никаких вопросов не возникало. Весь день она была в школе, поэтому ничего не подозревала.
Встречи со Стеллой в маленькой неубранной квартирке с голыми кирпичными стенами, за которыми слышался шум ресторана, Эвелин очень забавляли. Ей нравилась таинственность их романа, о котором ни сном ни духом не ведал никто из клана Мэйфейров.
«Люблю тебя, дорогая моя…»
Только Стелле Эвелин показала виктролу, доставшуюся ей от Джулиена Только Стелла знала, что по просьбе покойного дядюшки Эвелин унесла ее из дома на Первой улице. Призрак Джулиена был всегда ее спутником, стоило только представить, как она гладит его волосы или прикасается рукой к его коже.
В течение многих лет после его смерти Эвелин, уединяясь в своей комнате, проигрывала пластинки на виктроле. Особенно любила она слушать вальс из «Травиаты». Закрывая глаза, она представляла, что танцует с Джулиеном. Веселый и очень грациозный для своего почтенного возраста, он никогда не унывал. Более того, всегда подшучивал над всем и вся, проявляя завидную терпимость к слабостям и лжи других. Нередко Эвелин заводила вальс для своей маленькой Лауры Ли.
– Эту пластинку мне дал твой отец, – говорила она дочери.
Лицо ребенка всегда было так печально, что Эвелин хотелось плакать при одном взгляде на него. Неужели Лаура Ли за всю свою жизнь ни разу не познала счастья? Но зато она познала умиротворение, что, возможно, было не так уж плохо.
Любопытно, умел ли Джулиен в своем нынешнем состоянии слышать звуки виктролы? И правда ли то, что он по собственной воле привязал себя к земной жизни?
– Грядут темные времена, Эви, – предвещал он. – Но я не сдамся. Не спущусь тихо в ад. Не позволю ему торжествовать. Если получится, я преодолею смерть. И буду жить среди теней. Заводи для меня эту мелодию, чтобы я мог ее слышать и там. Пусть она призывает меня к этой жизни.
По прошествии лет Стелла, услышав об этом, насторожилась. Они тогда сидели в каком-то римском ресторанчике, ели спагетти, пили вино и слушали диксиленд. Эвелин рассказывала ей старые истории Джулиена.
– Так это ты забрала виктролу! – воскликнула Стелла– Ну да, конечно. Это я помню. Но все остальное я нахожу несколько странным. Ты не могла ничего напутать? Ведь Джулиен всегда был с нами такой веселый, такой неугомонный. Эви, ты уверена, что он чего-то боялся? Ну конечно же, – продолжала она, – я прекрасно помню тот день, когда мать сожгла его книги. Он был вне себя от гнева. Метал громы и молнии. Потом мы пошли к тебе. Помнишь? Кажется, я сказала ему, что тебя заперли на чердаке на Амелия-стрит. Он так разъярился, что, явись за ним в тот самый полдень хоть сама смерть, вряд ли бы она смогла его угомонить. Кстати, насчет этих книг. Хотелось бы знать, что такого особенного в них было. Но несмотря ни на что, Эви, он все равно был счастлив. Особенно после того, как ты стала к нему приходить. И оставался счастливым до своего последнего дня.
– Да, он был счастлив, – согласилась Эвелин. – И до самой смерти не терял здравости рассудка.
Эвелин снова перенеслась в мыслях в былое время. Вспомнила о том, как однажды карабкалась по мощной паутине колючей лозы, обвившей оштукатуренную стену. Если бы можно было хотя бы на миг стать опять такой же здоровой и сильной, как в тот день, когда она, разгребая в стороны цветоносы, лезла по лиане в мансарду! Почти без труда добравшись до крыши террасы второго этажа, выступающей над мощеной дорожкой, Эвелин взглянула в окно и увидела, что Джулиен лежит на своей кровати.
– Эвелин! – воскликнул он, не веря своим глазам Было видно, что он силится разглядеть ее получше и радостно протягивает к ней руки. Она никогда не рассказывала об этом Стелле.
Когда Джулиен впервые привел ее в эту комнату, Эвелин было только тринадцать.
Кстати сказать, это был тот самый день, когда она начала жить настоящей жизнью. С Джулиеном она могла говорить так просто и откровенно, как ни с кем другим. До чего же бессильна она была в своем молчании, которое нарушала лишь изредка, например когда ее бил дед или кто-то очень просил ее продекламировать свои стихи! На самом деле она никогда их не сочиняла, а просто читала висевшие в воздухе рифмованные строки.
Как-то раз почитать свои странные стихи-пророчества попросил ее Джулиен. Он предчувствовал наступление мрачных времен и ждал их со страхом в сердце.
Старик Джулиен и безгласный ребенок – каждый из них был по-своему беззаботным. Занимаясь в тот день с ней любовью, он отдавался чувству медленно, нежно, истово. Возможно, по сравнению со Стеллой его движения были несколько тяжеловеснее, но что вы хотите: ведь он уже был далеко не молод. Поэтому ему потребовалось немало времени, чтобы хорошенько завести себя. Но зато, прежде чем он сумел достичь сладостного финала, он одарил свою возлюбленную бездной ласк и поцелуев. Какое наслаждение ей доставили его проворные, знающие свое дело пальцы и даже его изящные непристойности, которые он нашептывал ей на ухо. Впрочем, к этому делу у них обоих был особый талант – они всегда знали, как прикасаться и как целовать друг друга.
Они относились к занятиям любовью необычайно трепетно, словно это было для них непозволительной роскошью. Но зато, когда их охватывала неистовая страсть, они оба были к ней полностью готовы.