Настоятель понял.
— Позвольте-ка мне глянуть на перевод, — попросил он.
Ренделл передал ему страницу с переводом.
— Это четвертая и пятая строка.
Отец настоятель прочитал перевод про себя, затем перечитал четвертую и пятую строки уже почти что вслух: “И Господь Наш, — ммм… — этой ночью прошел через обильные поля Озера Фуцинус, осушенные Клавдием Цезарем, возделываемые ныне…” — Грек задумчиво начал покачиваться взад-вперед. — Так. А теперь позвольте мне глянуть на арамейский текст, с которого перевод был сделан.
Ренделл передал отцу настоятелю фотокопию. Пожилой грек глянул на нее, скорчил недовольную гримасу и поднял голову.
— Но, мистер Ренделл, это же всего репродукция. Мне нужно видеть оригинал папируса.
— У меня нет его, отче. Мне, да и кому-либо другому, просто не позволили бы путешествовать с ним. Папирус слишком ценен. Они все хранятся под стражей в специальном сейфе в Амстердаме.
Было видно, что настоятель Петропулос разочарован.
— Тогда порученная вами задача будет вдвойне сложной. Читать арамейский текст, все эти мелкие значки — само по себе сложно. Но чтобы еще проверять их по репродукции, да еще и пытаться правильно перевести содержание — это практически невозможно.
— Но ведь эта фотография была сделана в инфракрасных лучах, чтобы выявить самые затертые значки, и…
— Не важно, мистер Ренделл. Репродукция — это всегда нечто вторичное, и практически всегда — для моих старческих глаз — невозможное для прочтения.
— Но, по крайней мере, сможете ли вы попробовать с этой фотографией, отче?
— Попытаюсь. Я действительно собираюсь этим заняться.
Охнув, он поднялся с места, подошел к столу, на котором стояла лампа, открыл ящик и вынул оттуда огромную лупу.
Затаив дыхание, Ренделл глядел, как настоятель наклонился, держа фотокопию папируса под лампой и внимательно разглядывая с помощью лупой. Несколько минут, в полной собранности, он изучал копию. Наконец Петропулос отложил лупу на стол, после чего шаркающей походкой вернулся к своему месту, где тут же взял лист с переводом и внимательно перечитал его еще раз.
Не говоря ни слова, он возвратил перевод Ренделлу и, взъерошив свою бороду, поднял листок с фотокопией вверх.
— Знаете, конечно же, у доктора Джеффриса и его коллег имеется то преимущество, что они работали с оригинальным папирусом. Учитывая это, можно сказать, что их перевод великолепен. Если это так, тогда кодекс <Кодексом назывались листы пергамента или папируса, сшитые в “книжку” — Прим. Перев.> или свиток, который данный фрагмент представляет, следует рассматривать как самое замечательное и волнующее открытие в истории Христианства.
— Я не сомневаюсь в этом, — согласился с ним Ренделл. — Я сомневаюсь лишь — или, по крайней мере, интересуюсь — был ли перевод с арамейского языка сделан точно?
Отец настоятель почесал бороду, чтобы выиграть время.
— Насколько я сам мог сделать суждение по фотографии, перевод сделан совершенно точно. Но я не могу поклясться, давать кому-либо обещания, что это именно так. Многие значки в тексте, как вы и сами могли видеть, выцвели, они практически стерлись, смазались с течением столетий. Некоторые слова, как раз в тех строках, которыми вы интересуетесь, едва читаемы.
— Я знаю, отче, но все же…
Не обращая внимания на гостя, пожилой хозяин продолжил:
— С этими древними рукописями всегда так. Неспециалист не может понять всей проблемы. Первое, мы имеем дело с физическим материалом, с папирусом. А что такое папирус, который был использован для рукописи вроде этой? Этот писчий материал изготавливали из сердцевины стебля папируса, растения нильского региона Египта. Сердцевина нарезалась на полосы, и два слоя этих полосок склеивались друг с другом крест-накрест. Окончательная “бумага” из папируса была не более стойкая, чем наша нынешняя дешевая оберточная бумага, и, конечно же, не приспособленная для того, чтобы пережить девятнадцать столетий. В сыром климате папирус распадается. В сухих условиях он живет уже дольше, но при этом становится совершенно ломким; он может превратиться в пыль под прикосновением пальца. Тот фрагмент папируса, фотографию которого вы мне показали, наверняка столь хрупок, столь изношен, что надписи на нем совершенно неотчетливы. Далее, в первом веке нашей эры, арамейские тексты записывались знаками квадратной формы, каждая буква или значок на такой рыхлой бумаге ставились отдельно. Кто-то может подумать, что теперь слова будет легче разделять и читать. Совсем наоборот. Значительно легче читать слова, в которых буквы соединены курсивом или каким-то другим его видом, вот только, к несчастью, соединенные слова, курсивное письмо появилось только в девятом веке. Вот какие имеются сложности, очень трудно преодолимые, если судить о тексте по его репродукции.
— Тем не менее, арамейский текст был прочитан и полностью переведен.
— Да, был, равно как и тридцать одна сотня древних фрагментов и рукописей Нового Завета, существующих во всем свете — и восемьдесят из них были сделаны на папирусе, а две сотни из них написаны унциалом, то есть, заглавными буквами — и все они были успешно переведены. Вот только перевод был сделан с огромными трудностями.
Тем не менее, Ренделл продолжал настаивать на своем:
— Но, несомненно, все сложности в этих папирусах тоже были преодолены. Евангелие от Иакова было переведено. Вы же сами сказали, что верите в то, будто перевод может быть верным. Но, тогда, как вы объясните неточности в тексте?
— Тут имеется несколько возможных объяснений, — ответил отец настоятель. — Нам не известно, был ли Иаков в 62 году нашей эры достаточно грамотным, чтобы написать это Евангелие собственноручно. Такое вполне возможно. Но, скорее всего, чтобы сэкономить время, он диктовал его амануэнсису, опытному писцу, после чего лишь поставил собственную подпись. Этот папирус может быть тем, что было написано писцом, или скрибой, в первый раз, но, вполне возможно, этот папирус может быть и дополнительной копией — одной из двух копий, которые Иаков, по его словам, выслал Варнаве и Петру. Слушая диктовку, писец мог что-то расслышать не правильно, не правильно понять, неверно перенести на папирус. Или, что тоже возможно, копиист, по причине усталости, по причине того, что о чем-то задумался, мог переписать слово, несколько слов, целую фразу не правильно. Не забывайте о том, что в арамейском языке одна лишь точка над или под словом, или точка, поставленная в не том месте, может полностью изменить значение слова. К примеру, здесь имеется арамейское слово, которое может обозначать “мертвый”, но может означать и “деревня” — и все это зависит от того, где стоит точка. И подобная этой маленькая ошибка и могла повлиять на возникновение анахронизма. Либо же, записывая или диктуя жизнеописание Христа через тринадцать лет после Его смерти, память Иакова могла подвести его при описании, где и каким образом Господь Наш бежал из Рима.
— Вы сами верите в это?