Ренделл сидел неподвижно, только глядя на этого мошенника и ханжу.
Это беспощадный и удачливый клуб, размышлял он. Клуб людей, обладающих властью. Словно гигантский муравьед, с длиннющим рылом, называемым компромиссом, дающим крайне мало, но забирающим чуть ли не все, он подавляет любое сопротивление. И его невозможно было победить. Это как “Космос Энтерпрайсиз”, как картели по продаже оружия, как правительства крупнейших стран, как мировая банковская система. Как ортодоксальная вера, играющая людьми-единичками. Наконец-то он ясно представил себе, как стало возможным это окончательное слияние. Он сам стал невольным катализатором. Он сам нашел оружие, которое могло уничтожить все, что было по-настоящему циничным и античеловеческим, оружие, способное привести Воскрешение Два к бесславному концу. И он сам, в истинной вере, передал его Мартину де Фроому. Обладая этим оружием, де Фроом имел теперь инструмент, способный заставить лидеров Воскрешения Два пойти на компромисс. Распознай меня, и я распознаю тебя. Если ты станешь сопротивляться, тогда, обладая таким оружием Ренделла, я стану драться и уничтожу тебя окончательно. И в самом конце де Фроом предпочел не расширять гражданскую войну с целью достижения полной победы, но пошел на компромисс, чтобы получить немедленную выгоду. Сделавшись генеральным секретарем Мирового Совета, он станет тем бараном-Иудой, который поведет верующих на стрижку к Уилеру.
И в этой громадной схеме событий Ренделл мог видеть лишь одно лицо, стоящее над всем этим и оставшееся чистым. Себя.
Смысл был понятен. Одиночное сопротивление было бесполезным. Вешайся вместе со всеми, или же повисай один. Висеть вместе со всеми означало страдания души; в одиночку — смерть.
— Что ты хочешь от меня, Джордж? — спокойно спросил Ренделл. — Ты хочешь, чтобы я сделался кем-то вроде де Фроома. Это так?
— Я хочу, чтобы ты взглянул фактам в лицо, точно так же, как это сделал де Фроом. Только фактам, ничего более. Ты сам запутался в собственных безрассудных играх, идя по следу глупейших подозрений и действуя совместно с преступниками, и ты не добился ничего, что могло бы поколебать или помешать Международному Новому Завету, если не считать кучи личных неприятностей. Признайся, что ты ошибался.
— А если я признаю, что тогда?
— Тогда мы сможем тебя спасти, — тщательно подбирая слова, сказал Уилер. — Ты в глубоком дерьме с этим судом. Уверен, что судья выдаст приговор на всю катушку. Тебя посадят в Бастилию бог знает на сколько времени, при этом ты будешь обесчещен и ничего не добьешься. В ближайшем будущем тебе ничего не светит. Перед тем, как огласят приговор, попроси последнее слово. Мы проследим за тем, чтобы тебе его предоставили. Мсье Фонтен обладает здесь определенным влиянием. В этой стране наш проект уважают.
— И какое же заявление я должен буду сделать, Джордж?
— Очень простое, сделанное откровенно и без обиняков, в котором ты отказываешься от предыдущих слов. В котором ты заявишь, что имел аутентичный фрагмент папируса, отсутствующую часть евангелия от Иакова, найденную тобой в Риме. Как верный сотрудник Воскрешения Два ты постановил вернуть фрагмент его законным владельцам. В Риме ты обнаружил, что папирус находится в руках закоренелого преступника, Роберта Лебруна, который и украл его у профессора Августо Монти. За небольшие деньги ты выкупил этот фрагмент у него. Ты понятия не имел, что итальянское правительство может воспрепятствовать тебе в вывозе этого фрагмента из страны. Ты просто считал, что часть папируса Иакова должна находиться в Амстердаме. Во Францию ты ввез его исключительно ради научной проверки. Ты вовсе не собирался провозить его контрабандно. Когда же тебя задержали, ты просто поддался панике. Ты не знал, что этим нарушаешь закон, поэтому решил схитрить. Ты представил, будто папирус всего лишь подделка, не стоящая ни гроша, только лишь чтобы доказать, будто ты не провозишь национальное достояние, вот ты и придумал все, чтобы спасти себя. Это всего лишь ошибка, вызванная незнанием законов и преувеличенным энтузиазмом по отношению к проекту. Скажи, что тебе очень стыдно и что ты просишь прошения у суда. Вот и все, что тебе требуется сказать.
— Если я так и сделаю, что на это ответит судья?
— Он посоветуется с нами, с нами пятью и с представителем итальянского правительства, после чего никаких проблем уже не будет. Судья обязательно примет наши рекомендации. Он немножко пожурит тебя, после чего объявит тебя невиновным, и ты выйдешь отсюда свободным человеком, с высоко поднятой головой, и вновь присоединишься к нам, чтобы готовить грандиозное шоу для прессы и незабываемое историческое представление в королевском дворце Амстердама послезавтра утром.
— Должен заметить, что звучит заманчиво. Тем не менее, а если я не соглашусь?
Улыбка сползла с лица Уилера.
— Тогда мы умываем руки и оставляем тебя на милость суда. Мы не сможем удерживать твое поведение в тайне уже не перед кем, даже от Огдена Тауэри и «Космос Энтерпрайсиз». Он сделал паузу, потом спросил:
— Что ты скажешь на это, Стив?
Ренделл пожал плечами.
— Не знаю.
— После всего, ты не знаешь?
— Я не знаю, что сказать.
Уилер нахмурился и глянул на свои золотые часы.
— Даю тебе на раздумья десять минут, — мрачно сказал он. — Вполне возможно, что эти десять минут ты проведешь с большей пользой, разговаривая с тем, кто обладает большим влиянием на тебя. — Он направился к двери. — Может быть ты найдешь, что сказать ей. — Он открыл дверь, кивнул кому-то, находящемуся снаружи, и снова посмотрел на Ренделла. — Это твой последний шанс, Стив. Воспользуйся им.
Уилер вышел, а через мгновение в двери появилась Анжела Монти.
Ренделл медленно поднялся со стула. Казалось, что последний раз он видел ее целую жизнь назад. Она выглядела так же, какой он увидел ее впервые — много веков тому назад и бесчисленное количество чувств — в Милане. На ней была шелковая блузка, с достаточным вырезом, чтобы прикрыть кружевной бюстгальтер, и белый замшевый пояс, поддерживающий короткую летнюю юбку. Анжела сняла солнечные очки, и ее зеленые миндалевидные глаза озабоченно изучали его, в то время как она ожидала слов приветствия.
Первой мыслью Ренделла было схватить ее в объятия, обнять, погрузить в собственное сердце.
Но его сердце было испорчено недоверием. Уилер только что сказал, что эти десять минут он проведет с кем-то, кто может оказать на него влияние. И Анжела появилась здесь, чтобы влиять на него.
Поэтому он не приветствовал девушку.
— Ты меня удивила, — сказал он.
— Здравствуй, Стив. У нас мало времени. Но мне разрешили встретиться с тобой.
Она прошла через комнату. Поскольку Ренделл не проявлял никаких усилий для того, чтобы поприветствовать ее, Анжела направилась к стулу, что стоял напротив, и присела на самый краешек с разочарованным видом.
— Кто тебя прислал сюда? — резким голосом спросил Ренделл. — Уилер и вся остальная галилейская мафия?