— Я из Ассошиэйтед Пресс, мистер Леру, — вмешался в разговор новый голос. — У меня есть еще несколько вопросов о Касси Макгро, если вы не возражаете. Вы сказали, что она представляла интересы Дж Дж Джадвея при издании «Семи минут».
— Она принесла рукопись, от его имени вела со мной переговоры, выступала в качестве его литературного агента и следила за изданием книги.
— Вы видели ее после его смерти только один раз?
— Нет, после смерти Джадвея я видел мисс Макгро дважды. На панихиде и спустя несколько месяцев, когда она приехала ко мне в издательство и показала документы, удостоверяющие ее права на наследование книги. Она сказала, что хочет недорого продать их, поскольку ей надоел Париж и нужны деньги для возвращения в Америку с дочерью.
— Дочерью? — Телекамера показала крупным планом известного обозревателя Юнайтед Пресс, на лице которого застыло удивление. — Вы хотите сказать, что у Касси Макгро был ребенок?
— Ребенок от Джадвея. Неужели я забыл рассказать о нем? Да, конечно. Она родила от Джадвея ребенка через два месяца после его смерти.
— Дочь? Вы знаете, как ее зовут?
— Джудит.
Барретта отвлек Зелкин, который что-то строчил в блокноте. Новый след. Дочь Джадвея. Где-то в этом здании, подумал он, так же усердно строчили в блокнотах Дункан и его помощники, если, конечно, обвинение еще не располагало этой информацией. Начиналась новая охота, новая гонка за важным свидетелем.
— Мистер Леру, Касси Макгро пришла к вам только потому, что ей были нужны деньги для возвращения на родину? — задал вопрос итальянец.
— Да. Она предложила мне права за сумму, равную стоимости билетов. С деловой точки зрения покупка прав на «Семь минут» была бессмысленной, потому что в то время книга уже плохо продавалась. Тем не менее из жалости к этой бедной девушке я заплатил ей, и она уплыла домой.
— Вы больше никогда не видели мисс Макгро или ее дочь Джудит? — спросил кто-то.
— Никогда.
— А может, они вам писали?
— Ни одного письма. Три десятилетия правового молчания.
— Вам не писали после смерти Джадвея его родственники или друзья?
— Нет.
Несколько человек одновременно начали выкрикивать вопросы. Телекамера чуть отъехала, и оказалось, что рядом с Леру стоит миссис Сент-Клер.
— По очереди, — крикнула она представителям прессы и показала на кого-то. — Джентльмен с поднятой рукой. Представьтесь, пожалуйста, сэр.
— «Нью-Йорк таймс». У меня несколько вопросов к мистеру Леру.
На экране появилось умиротворенное лицо Кристиана Леру.
— Задавайте, сколько хотите.
— Я бы хотел вернуться к вашим отношениям с мисс Макгро. В зале суда, насколько я помню, представитель защиты спросил, сколько раз вы встречались. Обвинение заявило протест, который был принят судьей. Вы можете ответить сейчас?
— С удовольствием. Сколько раз я встречался с мисс Макгро? Впервые я увидел ее в тридцать четвертом году, в последний раз — в тридцать седьмом, после смерти Джадвея.
— Можно сказать, что вы встречались с ней больше десяти раз? — настаивал репортер из «Нью-Йорк таймс».
— Возможно, но ненамного больше, а после издания «Семи минут» мы виделись очень редко. В то время они уехали из Парижа, кажется, в Италию. Она старалась как-то изменить окружающую Джадвея обстановку, чтобы вылечить его. После возвращения они переехали в ту деревню.
— Вы не могли бы назвать свои отношения с мисс Макгро близкими?
— Близкими? Боюсь, что не понимаю.
— Позвольте мне объяснить вопрос, мистер Леру. После ваших показаний у многих сложилось впечатление о Джадвее как о слабом и разочарованном человеке, у которого на первом месте стояли денежные интересы. У меня, например, сложилось впечатление, что вы его презирали. В то же самое время вы говорили о мисс Макгро с теплотой. Вы повторили интимные подробности о личной жизни Джадвея, о которых она вам рассказала. Сам факт, что она рассказывала вам такие подробности, и вызвал у меня вопрос о ваших отношениях. Они ограничивались только бизнесом? Или не только?
— Наши отношения были строго деловыми.
Барретт улыбнулся и подумал, что из этого упорного репортера в «Таймс» мог бы получиться превосходный адвокат. Он вцепился во француза, как бульдог.
— И тем не менее ваши беседы с ней затрагивали самые сокровенные чувства и эмоции, не так ли?
— Ей не с кем было поделиться проблемами в чужой стране, рассказать о несчастной любви. Родственники и друзья остались в Америке. В Париже она была чужой. Ей требовался человек, которому она могла бы довериться, с кем она могла бы… как вы говорите?.. снять груз со своих плеч. Она ощущала мое сочувствие и все рассказывала мне, а я слушал ее.
— Вы когда-нибудь ходили с ней в кафе?
— Французы все дела делают в кафе. — Леру тонко улыбнулся. — Да, кажется, мы встречались в «Фуке» или «Селекте», которые существовали в то время. Да, кажется, встречались.
— И вы никогда не принимали мисс Макгро у себя на квартире?
— Ну, конечно же, нет, сэр. — Кристиан Леру улыбнулся. — Где вы слышали, чтобы французы приглашали американок к себе домой?
По комнате пронесся смех. Леру тоже улыбнулся, как актер, сорвавший аплодисменты.
Но нью-йоркский репортер не сдавался.
— Мистер Леру, вы не ответили на мой вопрос. Вы встречались с мисс Макгро у себя дома?
— Нет, — с неожиданным гневом ответил француз, и его улыбка исчезла. — Если вы намекаете, что я плохо относился к Джадвею, потому что хотел отбить мисс Макгро, вы очень глубоко ошибаетесь. Наши отношения с мисс Макгро были строго деловыми. Это были отношения издателя и литературного агента. — Он, моргая, смотрел в камеру. — Есть еще вопросы?
Зелкин выключил телевизор.
— А французик-то — скользкий тип. Он не дал нам ничего ни в суде, ни за его пределами. Пора возвращаться. Дункан уже, наверное, подготовил очередного свидетеля. Интересно, черт побери, кто это будет?
Следующим свидетелем народа, к удивлению Барретта и Зелкина, опять оказался заморский гость в черной сутане католического священника. Он напомнил Майку Барретту каменного мученика-иезуита, высеченного на одной из гробниц в соборе Святого Петра. Застывшее лицо Савонаролы, пронзительный взгляд, орлиный нос, выступающая далеко вперед челюсть не допускали никакой фривольности, святотатства и распущенности. Он передвигался уверенной поступью посланника Бога. С первого взгляда становилось ясно, что он не потерпит ерунды и мелочности. Он был на работе и выполнял задание самого Господа. Священник с таким высокомерным видом принял присягу, что могло показаться, будто он ее сам придумал.
Этим свидетелем обвинения был отец Сарфатти, член священной конгрегации доктрины веры и священник римской курии.