И вновь Барретту захотелось ступить на зыбкую почву, чтобы придать своим словам больший вес.
Его так и подмывало рассказать анекдот: «Кто может диктовать вкусы, когда они так сильно разнятся? У нас в каждом штате разные вкусы, не говоря уже о других странах. Вот группа англичан отправилась однажды в пустыню к султану. В присутствии англичан жена султана слезла с верблюда. При этом ее платье задралось, и прелести оголились. Думаете, султан смутился? Наоборот, он был доволен, потому что жена не открыла лицо».
Барретт не сомневался, что присяжным понравится рассказ и он добьется своего. И все же он знал, что жене султана никогда не удастся слезть с верблюда. Ее остановит протест Дункана. Не было смысла жертвовать бедной арабкой сейчас. Лучше приберечь ее для заключительной речи.
Барретт печально вздохнул и ступил на узкую и прямую тропу.
— Леди и джентльмены, если нам удастся доказать, что эта книга написана с честными помыслами, что она не выходит за рамки приличий, установленные современным обществом, что книга имеет огромную общественную ценность и художественные достоинства, тогда мы докажем, что «Семь минут» не приходит в противоречие со вторым пунктом триста одиннадцатой статьи. А если она не является непристойной, тогда станет очевидно, что мистера Фремонта нельзя обвинять в распространении непристойной книги. То есть если мы сумеем доказать вам, дамы и господа, что «Семь минут» — вполне пристойная книга, тогда мы докажем, что Бен Фремонт не совершал никакого преступления.
Майк Барретт сделал паузу. Сначала он планировал закончить на другой ноте. С блеском. Утром он даже репетировал свои заключительные слова:
«Однажды с главной судебной трибуны этой страны судья Феликс Фрэнкфутер высказал на похожем процессе следующее мнение: „Государство настаивает на том, чтобы оградить основную массу читателей от книг, не слишком грубых для взрослых, на том, чтобы сохранить невинность молодежи и защитить всеобщее благополучие. Но эти благие намерения заставляют вспомнить о человеке, который сжег дом, чтобы зажарить свинью“.
Леди и джентльмены, во вступительном слове защита объявляет свой девиз: „Мы отказываемся сжечь наш дом, наш с вами общий дом, только для того, чтобы зажарить свинью“».
Превосходно, великолепно, но сейчас, в постоянно сгущающейся атмосфере непонимания, абсолютно неприемлемо.
Черт побери!
Что он сейчас сказал присяжным? Ах да, что, если доказать пристойность «Семи минут», будет доказана и невиновность Бена Фремонта.
Лучше закончить на этой чистой ноте, потому что протест Дункана расстроит мелодию.
Барретт перевел взгляд на присяжных.
— Сейчас вы знаете, что намерена доказать защита. Скоро мы представим наши доказательства. — Он сделал паузу и через несколько секунд добавил: — Леди и джентльмены, большое спасибо.
Вернувшись на свое место, Барретт почувствовал, что едва стоит на ногах от усталости. У него было такое ощущение, будто с него содрали всю плоть, но, увидев лица Эйба Зелкина и Фремонта, он понял, что мучился не зря.
Протирая очки, взволнованный Бен Фремонт наклонился к нему.
— После вашей речи, мистер Барретт, у меня поднялось настроение.
— Хорошо, хорошо. — Барретт посмотрел на Зелкина. — Как я выступил, Эйб?
— Превосходно. Ты заставил их выслушать себя. По-моему, ты догнал Дункана. Я считаю, что первый раунд закончился вничью. Это меня вполне устраивает.
— Меня тоже, — согласился Барретт и покачал головой. — Зато теперь, если только не произойдет чуда, дела наши будут плохи и мы неуклонно покатимся под откос.
— Дай срок, — ответил Зелкин. — Что-нибудь придумаем.
Барретт заметил, что в зале вдруг наступила тишина.
Судья Натаниэл Апшо кончил делать какие-то записи и обратился к прокурору Дункану:
— Народ может вызвать своего первого свидетеля.
— Спасибо, ваша честь, — поблагодарил Дункан и встал. Он быстро оглядел зал. — Народ вызывает Отто Келлога.
Через несколько секунд в зал вошел коренастый мужчина в темном костюме. Он направился к свидетельскому месту и вытянулся по стойке «смирно». К нему подошел секретарь суда и быстро протянул Библию в черном кожаном переплете.
— Положите, пожалуйста, левую руку на Библию и поднимите правую.
Келлог положил свою лапу на книгу.
Голос секретаря затрещал, будто пулемет:
— Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, и да поможет вам Бог?
— Клянусь.
— Назовите, пожалуйста, ваши имя и фамилию.
— Отто С. Келлог. К-е-л-л-о-г.
— Садитесь, пожалуйста.
Келлог грузно сел. У него был вид человека, неоднократно дававшего показания в суде. Секретарь с Библией бесшумно исчез, и его место занял окружной прокурор Элмо Дункан.
— Мистер Келлог, скажите, пожалуйста, чем вы занимаетесь? — поинтересовался он.
— Я сержант полиции, сэр, из отдела по борьбе с проституцией округа Лос-Анджелес.
— Сержант, работая в отделе по борьбе с проституцией, вы часто носите гражданскую одежду?
— Да, сэр.
— А сейчас скажите, были ли вы девятнадцатого мая этого года в доме номер тысяча триста один на Северной Третьей улице в Оуквуде, округ Лос-Анджелес, штат Калифорния?
— Да, сэр.
— Вы были в своем обычном гражданском костюме?
— Да, сэр.
— Вы можете сказать мне, что находится в доме номер тысяча триста один на Северной Третьей улице в Оуквуде?
— Там находится магазин, сэр. «Бук эмпориум» Бена Фремонта.
— И вы зашли в него? Вы приехали туда один?
— Нет, сэр, со своими коллегами Айзеком Иверсоном и Энтони Эубанком. Или вы спрашиваете, один ли я вошел в магазин?
— Нет, вы ответили на мой вопрос. Сейчас я хочу знать, сопровождали ли вас ваши коллеги, когда вы вошли в магазин?
— В первый раз, сэр, я вошел туда один.
— Значит, в первый раз вы вошли один. А почему один?
— Чтобы выглядеть как случайный покупатель, который захотел купить книгу своей жене.
— И вы купили книгу?
— Купил. Мистер Бен Фремонт, владелец магазина, продал мне книгу, которая называется «Семь минут». Ее написал Дж Дж Джадвей.
— Но это было в первый раз. Вы заходили в магазин еще раз?
— Да, сэр, купив книгу, я вышел и несколько минут разговаривал со своим напарником Иверсоном. Потом мы вместе вернулись в магазин.
— Зачем вы вернулись в магазин?
— Мы хотели арестовать мистера Фремонта, сэр, за нарушение пункта второго триста одиннадцатой статьи Уголовного кодекса Калифорнии.