– Значит, вы художник? – спросил дядя, как будто не замечая слов Этьена. – И вы желаете написать портрет моей племянницы?
Этьен медленно кивнул, что-то обдумывая:
– Мадемуазель Жерар упомянула об этом? Да, это правда. Я художник и хочу написать ее портрет.
– Очень хорошо. Вы его напишете. Считайте, что у вас есть заказ. Назовите свой гонорар.
Я заметила, как Этьен покраснел.
– Мадемуазель Жерар обладает редкой красотой, месье. А я люблю рисовать то, что красиво. Я не думал о гонораре, когда делал это предложение. Я подразумевал, что это будет подарком, напоминающим ей о Франции, когда она вернется в собственную страну.
– Подарок сделаю я, а не вы. А вы нарисуете мою племянницу и получите за это деньги.
Этьен пожал плечами:
– Хорошо, я напишу ее портрет на заказ, месье. Думаю, тысяча франков – честная цена.
Дядя Морис кивнул:
– Вижу, вы не слишком высоко цените свое искусство. Ладно. Месье Клоэт в своей гостинице обеспечит вас помещением для работы. А его жена, без сомнения, приглядит, чтобы вы ограничили свои усилия рисованием. Сюда приходить вам больше нет необходимости. Договоритесь обо всем с мадам Клоэт. Идем, Дениза. Всего хорошего, Метье... Бурже...
– Всего хорошего, месье... мадемуазель... – пробормотал Этьен.
Я медленно последовала за дядей, радуясь, что все закончилось. Тысяча франков – это приблизительно две сотни американских долларов... Уходя, я чувствовала, что Этьен смотрит мне вслед.
Дядя шел молча, не оглядываясь. Я была рада, что вновь увидела Этьена. Но что, черт возьми, сегодня происходило? Зачем он втайне, чтобы не увидел мой дядя, делал наброски? Зачем привез с собой Пьера Бурже?..
После неприятной утренней сцены настроение моего дяди вскоре вновь улучшилось. За восхитительным ленчем с сухим вином он развеселился и с надеждой говорил о том, что американские хирурги смогут сделать с его рубцами. Он надавал мне множество советов по поводу того, как вести разговор с посольством, и казалось, был рад, что Этьен Метье напишет мой портрет.
– Кто знает, – весело воскликнул он, – может, я даже куплю что-нибудь еще из его работ, если они так хороши, как ты, Дениза, утверждаешь. Я сразу пойму, шарлатан он или гений, как только увижу портрет.
Я покончила с очередной чашкой кофе и улыбнулась ему в ответ:
– Ну, не знаю, насколько он гениален, дядя Морис, но не мошенник, это точно.
– Посмотрим. – Дядя встал и учтиво придержал мой стул. – Если ты собираешься звонить сегодня, тебе лучше сделать это прямо сейчас. Я знаю этих чиновников – их рабочий день заканчивается сразу после ленча.
Я встала и стряхнула невидимые крошки с юбки.
– Пойду прямо сейчас. – Я импульсивно положила свою ладонь на его руку, и на этот раз он не отпрянул. – Уверена, что принесу вам хорошие новости.
Он вновь улыбнулся мне одними глазами:
– Идти немного далековато, Дениза, тебе лучше взять машину.
Он протянул мне ключи и наблюдал потом из окна, как я вывожу "мерседес" из гаража и отправляюсь в путь.
В Токсене, дремавшем под полуденным солнцем, было тихо. Кое-кто все еще работал в полях, остальные спали после выпитого за ленчем вина. Но на мой стук в дверь дома, соединенного общим входом с гостиницей, ответили быстро. Открывшая дверь полная женщина улыбнулась и с любопытством посмотрела на меня.
– Мадам Клоэт? – спросила я.
– Да, мадемуазель?
У нее был такой же румянец, как и у ее мужа, и, очевидно, та же любовь к местному вину, что чувствовалось по ее дыханию.
– Я из замка, мадам. Этим утром сюда заходил молодой человек? Он должен был договориться о помещении для рисования.
– Ах да, конечно, месье Метье. А вы и есть заказчица портрета? Пожалуйста, мадемуазель, проходите. Не хотите стаканчик вина?
– Спасибо, нет. Я только что пообедала. – Я вошла в дом. – Месье Метье договорился с вами?
Она тяжело опустилась на кривой, обитый плотной тканью расшатанный стул и сцепила на животе натруженные руки.
– Да, мадемуазель, все обговорено. Завтра утром, в десять, он будет ждать вас здесь. Он сказал, что утренний свет – наилучший. Днем в наших комнатах уже не будет такого освещения. – Мадам Клоэт приложила ладонь ко рту, чтобы скрыть зевок. – Мадемуазель очень ждет этого сеанса?
– О да, – засмеялась я. – В первый раз кто-то захотел меня нарисовать.
Женщина проницательно посмотрела на меня из-под полуприкрытых век:
– И к тому же такой красивый молодой человек, да?
Я почувствовала, как румянец заливает мои щеки, и поспешно сменила тему:
– Месье Жерар сказал мне, что у вас здесь есть телефон?
– Да, мадемуазель. Вы хотите кому-то позвонить?
– Да. Я хочу позвонить... другу, в Париж.
– В Париж? – Ее глаза с любопытством сверкнули, потом опять превратились в узкие щелочки, и она зевнула. Поднявшись со стула, она поманила меня за собой в темный коридор, остановилась и открыла одну из дверей. – Здесь, мадемуазель.
Комната была едва ли больше стенного шкафа. Здесь находились только стол и тяжелый стул. Но на столе стоял телефон, который вполне можно было назвать антикварным.
– Повертите эту ручку, пока не прозвенит звонок. Когда телефонистка ответит, назовите ей свой номер. Вы знаете, какой вам нужен номер, мадемуазель?
– Нет, не знаю...
– Не важно. У нас прямая линия с Орийяком. Там для вас найдут то, что нужно.
Я села за стол и достала из сумочки блокнот и ручку. Мадам Клоэт замешкалась в дверном проеме:
– Мадемуазель еще что-нибудь нужно?
– Нет, спасибо, мадам, – твердо ответила я.
– Хорошо. – Она казалась разочарованной. – Я подожду в гостиной.
Дождавшись, пока ее шаги затихли, я подняла трубку и повертела ручку. Через десять минут французского многоголосья я наконец попала в американское посольство. Секретарь внимательно выслушал меня и подробно расспросил, почему мой дядя хочет выехать в Соединенные Штаты.
– С этим не будет больших затруднений, – в заключение сказал он. – Я немедленно вышлю необходимые бумаги по почте. Ваш дядя сам должен заполнить их и заверить у нотариуса. И поскольку ваш дядя – человек состоятельный, думаю, будет несложно найти фотографа, который согласится прийти в замок и сделать нужные для визы снимки.
Я поблагодарила его, повесила трубку и вышла в коридор. Мадам Клоэт сидела в гостиной на том же расшатанном стуле. Рядом с ней стоял пустой бокал. Ее глаза были закрыты, рот слегка приоткрыт. Звучный храп сотрясал крепко сбитое тело женщины, стул жалобно скрипел. Я подавила смешок и пожалела, что со мной нет в этот момент фотоаппарата. Выйдя на цыпочках из дома, я тихо прикрыла за собой дверь, решив, что заплачу за звонок завтра.