— Раньше в нише рядом с гротом стояла гипсовая статуя Девы, воздвигнутая местными жителями. Заменить ее задумали две сестры из Лиона, обе большие поклонницы этого грота. Они считали, что необходимо установить более крупную и точную статую Богородицы — в том виде, в каком она появилась перед Бернадеттой. Для создания статуи они наняли известного скульптора Жозефа Фабиша из Лионской академии искусств. Фабиш ездил в Лурд, чтобы расспросить Бернадетту, как именно выглядела Пресвятая Дева, когда пришла, чтобы объявить: «Я есмь Непорочное зачатие». Описывая то, что видела и изобразила сама Бернадетта, Фабиш позже свидетельствовал: «Бернадетта поднялась и застыла в позе, которая была проникнута величайшей простотой и безыскусностью. Она сложила ладони и подняла глаза к небу. Я никогда не видел ничего более прекрасного… Ни Мино да Фьезоле, ни Перуджино, ни Рафаэль никогда не создавали ничего столь трогательного, но в то же время глубокого, как болезненно хрупкий образ этой девочки». Отчасти основываясь на рассказе Бернадетты, но в то же время позволяя себе определенную свободу художественного самовыражения, Фабиш изваял большую статую из каррарского мрамора. Когда отец Пейрамаль получил статую в Лурде и показал ее Бернадетте, та вскричала: «Нет, не то!»
Наталия отреагировала с явным одобрением:
— Вот видите, Бернадетта никогда не притворялась!
— Бернадетта не побоялась высказать критику,— продолжила Роза. — Статуя показалась ей слишком высокой, слишком тяжеловесной и в то же время вычурной. По ее словам, заставив Богородицу поднять к небу глаза, но не лицо, скульптор словно наградил изваяние зобом. Как бы то ни было, статую с пышными церемониями установили в нише четвертого апреля тысяча восемьсот шестьдесят третьего года. Бернадетте присутствовать на этом событии не разрешили, якобы для того, чтобы оградить ее от приставаний любопытствующих. Но мне сдается, ее решили держать подальше, поскольку она со свойственным ей прямодушием могла нелестно отозваться о статуе.
— Забавно,— заметил Уртадо, вновь испытав угрызения совести.— Может, пообедаем все вместе? Не хотите ли присоединиться к нам, госпожа Зеннаро?
— Спасибо, не откажусь,— ответила Роза.
— Микель, пожалуйста, иди вперед. А мне хотелось бы поговорить с Розой наедине, обсудить кое-что личное. Мы пойдем следом.
— Хорошо,— согласился Уртадо и зашагал первым.
Но не успел он отойти достаточно далеко, как до него донесся сзади драматический шепот. Наталия и Роза перешептывались по-английски.
Наталия шептала:
— Скажи, Роза, ведь правда он прекрасен? Я бы все на свете отдала, лишь бы увидеть его. Расскажи мне хоть в двух словах, как он выглядит.
И Роза ответила:
— Он страшен как смертный грех, словно сошел с картины Гойи. Глаза навыкате, нос приплюснутый, зубы кривые. И здоровенный, как горилла.
— Вот и врешь,— рассмеялась Наталия.— Ведь шутишь надо мной? Шутишь?
— Ясное дело, шучу, милая. Красавчик, о каком только мечтать можно. На художника похож…
— Он писатель,— тут же вставила Наталия.
— Нетрудно в это поверить. Рост у него под метр восемьдесят. Худощавый, но жилистый. Лицо смелое, глаза темные, чувственные. Нос прямой, довольно длинный, губы полные, челюсть волевая, волосы темно-каштановые, коротко подстрижены. В целом очень энергичен. Производит впечатление человека, который знает, чего хочет, и своего добьется.
Прислушиваясь к их разговору, Уртадо беззвучно прошептал: «Слава богу!» — и ступил на пандус.
* * *
Для Жизель Дюпре это утро выдалось спокойным. Первая туристическая группа, которую ей предстояло сопровождать, ожидалась лишь после полудня. Подольше повалявшись в постели, Жизель оделась и вышла на улицу, собираясь заняться разными мелочами.
На улице Бернадетты Субиру она остановилась у ближайшей лавки и приобрела кое-какую косметику — подводку для век, губную помаду, увлажняющий крем,— чтобы подкрепить свою решимость вновь начать краситься. Потом дошла по бульвару Грота до магазинчика кожгалантереи. Там лежал давно приглянувшийся ей красный кошелек, и она наконец решилась купить его. В последний момент, перед тем как приступить к закупкам провизии, Жизель вспомнила о фотопленке, которую отщелкала позавчера в гроте для группы паломников из Нанта, пообещав отпечатать снимки в течение двух суток. Пришлось несколько отклониться от маршрута, чтобы зайти в фотомастерскую. Забрав там цветные фотографии, она напомнила себе: не забыть занести после обеда снимки в гостиницу, где остановилась группа. Заталкивая пачку фотографий в сумочку, Жизель отправилась по продуктовым лавкам. Она пообещала себе до конца недели питаться только в квартире Доминик, сэкономив таким образом на ресторанных счетах за обеды и ужины.
На обед Жизель разогрела себе томатный суп, приготовила салат из рубленых крутых яиц и намазала джемом круассан. Сидя в крохотной столовой прохладной квартиры, она взялась просматривать номера газеты «Фигаро», накопившиеся за несколько дней. Ей хотелось поспеть за новостями, но новости быстрее успевали безнадежно устареть. Едва начав их читать, Жизель вспомнила о пачке фотографий, и ей тут же понадобилось посмотреть, достаточно ли хорошо они получились. Такое желание было вполне обоснованным, поскольку к лучшим фотографам мира она себя не относила. Жизель достала пакет из сумочки, вынула из него фотографии и разложила их на столе, а затем снова принялась за яичный салат.
Снимки группы, на которых люди преимущественно застыли в неестественных, статичных позах, тем не менее вышли не так уж плохо. По крайней мере, все до одного оказались в фокусе. Просматривая фотографии по очереди, Жизель насчитала девять групповых снимков. Кроме них, к ее удивлению, в пачке оказались еще три снимка совершенно незнакомого человека. Возле грота на солнце стоял какой-то немолодой мужчина. Фотографии были сделаны в очень быстрой последовательности. На первой этот господин просто стоял под лучами солнца. Одежда облепляла его тело — видимо, он принимал лечебную ванну. При этом перед его рубашкой маячило какое-то размытое пятно, напоминающее перья небольшой птички. На втором снимке мужчина наклонялся, чтобы поднять что-то напоминающее птичку с распростертыми крыльями. А на третьем — прикреплял эту птичку, нет, не птичку, а фальшивые усы к верхней губе. На этой фотографии он перестал быть незнакомцем. Жизель узнала его.
Это был Сэмюэл Толли — ее клиент, профессор из Нью-Йорка.
Тут же вспомнилось, как все было. Фотографируя группу, она заметила Толли, стоявшего особняком неподалеку от кучки людей. Жизель в шутку навела на него объектив и сделала в автоматическом режиме три кадра быстрой очередью. То ли она решила позабавиться, то ли сделать приятное человеку, сфотографировав его на память у грота, четко видневшегося за его спиной. А может быть, ею двигал другой мотив — подспудное желание вытянуть у него чаевые. До курсов переводчиков в Париже было ох как далеко. А чаевые тем временем копились, причем каждый франк был на счету.
Как бы то ни было, фотографии Толли получились на редкость странными.