— Зачем? — поинтересовалась Лиз:
— Чтобы увидеть, в каком состоянии она находится,— ответила монахиня.— В большинстве случаев тела естественным образом разлагаются. Однако, согласно церковной традиции, тело кандидата на канонизацию должно избегнуть тления. Так вот, когда гроб открыли, останки Бернадетты находились в отличном состоянии. В отчете врача, производившего осмотр, говорится: «Голова слегка наклонена влево. Лицо матово-белое. Кожа хорошо прилегает к мышцам, а мышцы — к костям. Глазницы накрыты веками. Брови гладкие, размещаются на надбровных дугах. Ресницы правого века хорошо держатся на коже. Нос расширен и сморщен. Рот приоткрыт, и видно, что зубы на месте. Руки, сложенные на груди, отлично сохранились, как и ногти. В руках по-прежнему сжаты заржавевшие четки».
— И что же дальше? — спросила заинтригованная Лиз.
— Тело Бернадетты омыли, одели и захоронили вновь. По мере того как ее канонизация становилась все ближе, были произведены еще две эксгумации: одна — в тысяча девятьсот девятнадцатом году, и последняя — в тысяча девятьсот двадцать пятом. Оба раза тело оказывалось хорошо сохранившимся, что служило веским признаком святости. Однако то, что оно неоднократно подвергалось воздействию воздуха и света, не могло пройти бесследно. Тело начало чернеть. Поэтому с лица и рук Бернадетты были сняты слепки. По ним в Париже были изготовлены восковая маска для лица и восковые накладки для рук. Должна признаться вам, что художник позволил себе кое-какие вольности: на маске Бернадетты он чуточку удлинил нос, несколько проредил брови, а на руках отполировал ногти. В конце концов маска была надета, тело перебинтовано и облачено в новые одежды, с тем чтобы теперь его можно было показать всему миру. Здесь она и покоится с тех пор. Если вас интересует что-то еще…
— У меня есть несколько вопросов,— твердо произнесла Лиз.
В часовню со стороны алтаря вошел мужчина с нарукавной повязкой. Он несколько секунд подержал над гробом какую-то фотографию и вышел.
— Что это было? — спросила Аманда.
— По всей видимости, какая-то просьба к святой,— ответила сестра Франческа.— Кто-то из паломников привез фотографию близкого человека, который болен. Паломник надеется вымолить для родственника исцеление. Вот гид и согласился отнести эту фотографию к самому гробу с целью освятить ее. Считается, что близость к телу Бернадетты способна помочь.— Она подняла взгляд на Лиз.— Так вы говорите, у вас есть вопросы?
— Да,— подтвердила Лиз.
— Прекрасно. Думаю, лучше я попытаюсь ответить на них за пределами церкви, чтобы никому здесь не мешать. Давайте выйдем во двор.
Едва они вышли на солнечный свет, к подножию мраморной статуи Девы Марии, как Аманда поторопилась задать собственный вопрос, прежде чем Лиз приступит к запланированному дознанию:
— Интересно, чем занималась Бернадетта все тринадцать лет, что провела здесь, в монастыре Святого Жильдара? Только и делала, что молилась?
— Не только,— сказала сестра Франческа.— Конечно, сегодняшние монахини, которые занимают верхние этажи монастырского здания, посвящают себя главным образом молитве и различным хозяйственным хлопотам. Кое-кто из нас, естественно, работает с туристами. Но Бернадетте в ее времена приходилось заниматься многими делами. Главная ее работа была в лазарете, где она служила помощницей фельдшера. Ей очень нравилось ухаживать за больными. Да и публичного внимания к своей персоне ей было никак не избежать. На протяжении всей жизни слава ее росла, к ней приезжали важные гости. Иногда ее осаждали биографы. Не забывайте к тому же, что частые болезни приковывали ее к постели, и несколько раз она побывала на грани смерти.
Лиз, которой не терпелось задать собственные вопросы, решительно шагнула к монахине.
— А я слышала, что еще одним излюбленным занятием Бернадетты в монастыре были постоянные стычки с наставницей послушниц Марией Терезой Возу. Это правда?
— Я бы не стала называть это стычками,— невозмутимо отвечала сестра Франческа.— Как-никак мать Возу занимала более высокое положение, и на стычки с ней Бернадетта никогда не решилась бы.
— Только не надо увиливать,— заявила Лиз.— Из надежного источника мне известно, что обе с самого начала были на ножах.
— И все-таки я сказала бы по-другому,— не дрогнув, произнесла сестра Франческа.— Позвольте мне строго придерживаться известных нам фактов. Поначалу мать Возу приветствовала Бернадетту как «возлюбленное дитя Девы Марии», однако позже стала относиться к послушнице более критично. Во-первых, она не вполне верила в то, что Бернадетте действительно являлась Дева. Во-вторых, ей не по душе был этот разрастающийся культ Девы Марии, поскольку ее собственные верования основывались на примате Иисуса Христа. Что же до разговоров о том, как сурово настоятельница обращалась с послушницей, вплоть до того, что велела ей целовать землю, то таковы были нравы того времени. Задачей наставницы было воспитать в послушницах смирение и заставить их нести епитимью.
Однако Лиз не унималась:
— Я слышала, что Бернадетта по-настоящему боялась матери Возу.
— Некоторые свидетели это подтверждают. Но у матери Возу был свой резон держать Бернадетту в ежовых рукавицах. Ее беспокоили все эти разговоры о «легендарной Бернадетте». Она опасалась, что слава ударит Бернадетте в голову и тогда девушка, обуреваемая тщеславием и гордыней, не сможет стать хорошей монахиней. Мать Возу считала также, что Бернадетта недостаточно прямодушна, и как-то раз охарактеризовала свою послушницу как «особу заносчивую и весьма раздражительную». Еще раз повторяю, в душе матери Возу по-прежнему жили сомнения насчет того, видела ли Бернадетта Богородицу. У нее в голове не укладывалось, как это Дева Мария может предстать перед простой девочкой столь низкого происхождения. Мать Возу однажды обмолвилась о Бернадетте: «Ведь она была всего лишь деревенской девчонкой. Если бы Святая Дева захотела явиться где-либо на земле, то с чего бы Она предпочла обычную безграмотную крестьянку какой-нибудь добродетельной и высокообразованной монахине?» В другой раз мать Возу недоумевала: «Не понимаю, зачем Святой Деве дарить откровение Бернадетте. Вокруг так много других душ, куда более возвышенных и утонченных!» К тому времени, когда начали говорить о необходимости официально возвеличить Бернадетту, мать Возу совершила восхождение по иерархической лестнице до поста игуменьи нашего монастыря. И когда к ней пришла ее преемница на прежней должности, чтобы упомянуть о возможной канонизации Бернадетты, мать Возу взмолилась: «Подождите, пока я умру».
— Разве этого не было достаточно, чтобы покончить с легендой о Бернадетте? — спросила Лиз.
— Не вполне,— ответила монахиня.— Потому что на смертном одре мать Возу призналась, что ее сомнения были плодом ее собственной слабости, а не слабости Бернадетты. Последние слова матери Возу свидетельствовали о том, что она сдалась перед Бернадеттой и реальностью свершившегося в Лурде. Ее последние слова были: «Лурдская Матерь Божья, храни меня в час предсмертных мук».
Лиз, похоже, тоже начала сдаваться.