– Иметь возможность поговорить с Лэшером, – сказал Эш, – выслушать его воспоминания – было бы мне интересно. Но нет, я бы не чувствовал лояльности по отношению к нему. Единственная вещь, в которую никогда не верили ни христиане, ни римляне, это то, что убийство есть убийство, независимо от того, убийство ли это человека или убийство одного из нас. Но я верю в это. Я слишком долго жил, чтобы придерживаться глупых убеждений, что люди не заслуживают сострадания, что они «иные». Все мы связаны между собой. Все связано. Как и почему – я не могу ответить. Но это истина. Лэшер был убит – он достиг своего конца, и если это зло было раздавлено навсегда, только одно это… – Эш пожал плечами, и на лицо его вернулась улыбка, возможно немного горькая, печальная, но светлая. – Я всегда думал, воображал, мечтал, быть может, что, если мы вернемся, у нас снова появится возможность встретиться на земле, мы сможем искупить это единственное преступление.
– Вы так не думаете теперь? – улыбнулся Майкл.
– Нет, – покачал головой Эш, – но есть причины не задумываться о таких возможностях. Вы поймете, когда мы сядем и поговорим – все вместе, в моем доме в Нью-Йорке.
– Я ненавидел Лэшера, – сказал Майкл. – Он был воплощением зла и обладал порочными склонностями. Он смеялся над нами. Возможно, я совершил фатальную ошибку. Я не вполне уверен также в том, что другие – как живые, так и мертвые – хотели бы, чтобы я убил его. Вы верите в судьбу?
– Не знаю.
– Что означает ваше «не знаю»?
– Мне говорили сотни лет тому назад, что мне суждено быть одиноким – единственным выжившим представителем моего народа. И предсказание сбылось. Но означает ли это, что такова воистину моя судьба? Я был хитер. Я пережил и зимы, и битвы, и неописуемые невзгоды. Так что я продолжаю выживать. Судьба или выживание? Я не знаю. Но в любом случае это создание было вашим врагом. Почему вы нуждаетесь в моем прощении за то, что уже совершили?
– Меня беспокоит не это. – Роуан отозвалась на этот вопрос прежде, чем успел ответить Майкл. Она продолжала сидеть в кресле, свернувшись, головой прильнув к кожаной обивке, и одновременно могла видеть обоих, а они оба видели ее. – По меньшей мере я не думаю, что Майкла заботит именно это.
Эш не стал прерывать ее.
– Его беспокоит нечто такое, что сделала я, чего сам он не мог совершить.
Эш ждал, так же как и Майкл.
– Я убила другого Талтоса, женщину, – пояснила Роуан.
– Женщину? – мягко переспросил Эш. – Настоящую женщину-Талтос?
– Да, настоящую женщину, мою собственную дочь от Лэшера. Я убила ее. Застрелила. Я убила ее, как только начала осознавать, что она есть и кто она есть. Она была рядом со мной. Я убила ее. Я боялась ее не меньше, чем самого Лэшера.
Эш казался крайне заинтересованным, но ни в коей мере не встревоженным.
– Я опасалась спаривания мужчины и женщины, – продолжала Роуан. – Я опасалась жестоких предсказаний, всего, что он сулил, и мрачного будущего, которое он описывал, и я опасалась, что где-нибудь – не здесь, а среди других Мэйфейров – Лэшер даст жизнь мужчине, а потом этот мужчина найдет ее, и на свет появится новое поколение. Тогда бы это была их победа. Вопреки всем страданиям, моим и Майкла, и страданиям мэйфейрских ведьм с самого начала трагических событий… Это совокупление стало бы триумфом Талтоса.
Эш кивнул.
– Моя дочь пришла ко мне с любовью, – едва слышно сказала Роуан.
– Да, – прошептал Эш, очевидно страстно желая продолжения рассказа.
– Я застрелила свою собственную дочь, – едва слышно повторила Роуан. – Я застрелила свою единственную и беззащитную дочь. А она исцелила меня: она пришла ко мне со своим молоком и дала мне его – и вылечила от травм, полученных при ее рождении. Именно это беспокоит меня и крайне тревожит Майкла, что вы, желающий быть ближе к нам, раскроете страшную тайну и будете потрясены, когда узнаете, что существовала женщина, которая могла бы стать вашей, если бы я не уничтожила ее, не лишила жизни.
Эш нагнулся вперед в своем кресле, опершись локтями о колени, прижав согнутый палец к мягкой нижней губе. Его брови поднялись, он слегка нахмурился, внимательно всматриваясь в лицо Роуан.
– Что бы вы сделали? – спросила Роуан. – Если бы вы нашли ее, мою Эмалет?
– Так вот каково ее имя! – изумленно прошептал он.
– Это имя дал ей ее отец. Он предпринимал попытку за попыткой, вынуждал меня, хотя выкидыши буквально убивали меня. И наконец цель была достигнута: эта малютка, Эмалет, оказалась настолько сильной, что смогла родиться.
Эш вздохнул. Он занял прежнюю позу, положив руку на кожаную обивку кресла, и устремил пристальный взгляд на Роуан, но не казался теперь ни опустошенным, ни рассерженным. Впрочем, кто знает, что творилось у него в душе…
Какую-то долю секунды казалось, что это чистой воды безумие: рассказать ему все именно здесь, в его собственном самолете, бесшумно скользящем в облаках. Но затем стало ясно, что признание было просто неизбежным, что они должны знать друг о друге как можно больше, поскольку совместные переживания заставили вспыхнуть огонек любви между ними, и этот огонек постепенно превращался в бушующее пламя.
– Хотели бы вы обладать ею? – спросила Роуан. – Хотели бы вы, возможно, обыскать всю землю и небо, чтобы найти ее, спасти ее, забрать ее в безопасное место и возродить свое племя?
Майкл испугался за жену. Роуан могла заметить страх в его глазах. А она осознала, смотря на них обоих, что на самом деле говорит это вовсе не только для них. Она говорила все это для себя, ради собственного спасения. Мать, застрелившая свою дочь… Она неожиданно отпрянула, плотно сомкнув веки, содрогнулась, подняв плечи, а затем села в свое кресло и вновь склонила голову набок. Она слышала, как тело упало на пол, она видела, как еще до этого утратило свои черты лицо; она вспомнила вкус молока, густого и сладкого, почти как белый сироп, и крайне полезного.
– Роуан, – мягко произнес Эш, – Роуан! Роуан, не проходите снова через эти страдания из-за меня.
– Но вы бы перевернули небо и землю, чтобы найти ее, – сказала Роуан. – Из-за того вы и прилетели в Англию, когда Сэмюэль позвонил вам и рассказал историю Юрия. Вы прилетели из-за того, что Талтоса видели в Доннелейте.
Эш медленно кивнул.
– Я не могу ответить на ваш вопрос. Ибо не знаю ответа. Да, я приехал бы к ней, правда. Но пытаться забрать ее? Не знаю.
– Ох, что вы говорите? Разве вы не пожелали бы этого?